– Нисколько не сомневаюсь в этом, но должна вас огорчить: на то, чтобы его испортить, потребовались лишь мгновения. Прореху в рукаве можно зашить, но белый кант никогда уже не будет прежним.
«А может, заштопать разрезанную ткань? – промелькнуло у Бенедикта. – Пожалуй, я мог бы с гордостью носить испачканный кровью китель, как другие моряки носят следы боевых ранений». Но он тут же отбросил эту мысль. Одеваться так – это был бы еще один способ устроить своего рода спектакль. Он ведь носил морскую форму лишь для того, чтобы не заботиться о моде и не тратиться на одежду. Но, возможно, пришло время оставить кое-что в прошлом. Пожалуй, он мог бы одеваться по-другому…
– Тогда отложите китель в сторону, – сказал Бенедикт. – Я позже решу, что с ним делать.
Пуговицы звякнули и царапнули по полу – Шарлотта подняла китель.
– Я повешу его на спинку стула возле письменного стола, – сообщила она. – А теперь, мистер Фрост… Позвольте снять с вас остальную испорченную одежду.
– Зовите меня Бенедиктом.
Она не ответила и начала расстегивать пуговицы на его жилете. Причем ее пальцы продвигались все ниже и ниже… Бенедикт вздрогнул и крепко зажмурился – но вовсе не потому, что ему было больно. Ему следовало сохранять хладнокровие, и он напомнил себе: «Только не опьяней снова». Хотя ужасно хотелось «опьянеть»…
– Да, хорошо, буду звать вас Бенедиктом, – сказала наконец Шарлотта, расстегивая очередную пуговицу на его жилете. – Бенедикт так Бенедикт…
Тут она наклонилась и сняла с него белый жилет, наверняка также испачканный кровью. В этот момент он еще немного опустил раненую руку, и его пальцы наткнулись на что-то мягкое и округлое.
– Это то, что греки называют derrière, – со смехом сказала Шарлотта. – У вас он тоже есть. Подвиньте, пожалуйста, руку. Нам нужно снять с вас рубашку, чтобы я могла промыть рану.
– Не уверен, что это греческое слово, – ответил Бенедикт. – Большинство интересных слов на греческом я знаю, а то, что я сейчас нащупал…
– Нащупали – и ничего страшного, раз уж так получилось. Ну вот… Осталось совсем немного.
Тут по его лицу прошелестел лен рубахи, и он уловил запах свежей крови. Когда же рукав скользил по ране на руке, вся рука словно горела. Через несколько секунд рубашка была отброшена в сторону и с тихим шорохом упала на пол.
В комнате горел камин, распространявший тепло, у Бенедикта напряглись соски. Теперь Шарлотта его видела… полуголого, но он-то понятия не имел, как выглядел в ее глазах… Ему ужасно хотелось, чтобы она к нему прикоснулась, и она действительно к нему прикоснулась. Правда, всего лишь влажной тканью, которую приложила к его ране.
– Ваш таинственный друг нанес вам узкую рану, – сообщила она, – но довольно глубокую. Ее бы надо зашить, но если я попытаюсь это сделать, мне станет дурно.
– А что будет, если ее не зашивать?
– Ну… Думаю, что если носить повязку и если вы не будете слишком часто много шевелить рукой, то рана заживет. Но может остаться шрам. – Она промокнула рану тряпицей. – К сожалению, я плохо разбираюсь в таких вещах. У меня куда больше опыта в том, чтобы сводить мужчин с ума, чем в обработке их ран после этого. Но ваша рана – чистая. Во всяком случае, настолько чистая, насколько можно этого добиться с помощью воды и…
– Проклятие! Что это было? Какая-то кислота?
– Бренди, – ответила Шарлотта.
Она протерла и его ладони, которые он оцарапал до крови, когда шарил по земле в поисках стилета. Когда же она накладывала повязку на его руку и затягивала узел, прядь ее волос коснулась его обнаженной кожи. Бенедикт попытался представить, как выглядели ее волосы. Интересно, распущены ли они? И в чем она сейчас? Что на ней надето? Ведь очень может быть, что она уже готовилась ко сну, когда он пришел… Мысленно застонав, он сжал кулак здоровой руки и постарался не думать о том… о чем очень хотелось думать.
Снова упершись сапогами в пол, Бенедикт, пытался спуститься с небес на землю. И тут он вдруг почувствовал, что правой ноге почему-то не очень удобно. Подвигав ногой, он понял, что неудобство причинял нож, который… Бенедикт вздрогнул, внезапно сообразив, что произошло.
– Мой нож… – пробормотал он. – Шарлотта, нож в моем сапоге – это не мой нож.
Послышался шорох, и матрас прогнулся – это Шарлотта села на кровать справа от него.
– А этот нож… Это нож того, кто на вас напал? – спросила она. – Вы убежали с ножом, которым вас ранили?
– Именно так. – Бенедикт криво усмехнулся и вытащил из сапога нож – тяжелый и гладкий, как змея. Держать его в руках было противно, и он, наклонившись, положил нож на пол возле кровати. – Скажите, как он выглядит?
Шарлотта придвинулась к нему поближе и пробормотала:
– Это кинжал. Тонкий, с прямым лезвием… и тусклой серебряной гардой. Рукоятка из перламутра и какого-то камня, но я не могу сказать, какого именно. Не могу разглядеть – здесь недостаточно светло.
– Значит, это игрушка богатого человека, – подытожил Бенедикт. – Возможно – аристократа.
– И очень может быть, что это тот самый нож, которым убили Нэнси, – подхватила Шарлотта, тяжко вздохнув.
– Боюсь, что так, – отозвался Бенедикт.
«Что тебе нужно?» – спросил его нападавший. И это был вопрос человека, который боится шантажа. Или разоблачения. Вероятно, незнакомец был уверен, что он, Бенедикт, знал о нем… что-то очень важное. Но он ведь знал только то, что знали все остальные, участвовавшие в дознании, не больше. Но не на всех же напали… На протяжении вечера в комнату многие входили и выходили, если бы кого-то еще ранили, то сразу поднялся бы крик. И это значит, что остальным обитателям Строфилда ничто не угрожало. Слава богу… Бенедикт вздохнул с облегчением.
А Шарлотта тем временем прижалась к нему и даже легонько приобняла его.
– Интересно, – произнес Бенедикт охрипшим голосом, – это тоже считается лечением моей раны?
– Нет, это для меня, если вы не возражаете. – Она положила голову ему на плечо, и ее длинные волосы упали шелковым водопадом на его руку, щекоча кожу. – Я не хочу ничего слышать о дознании. Пока не хочу. Понимаете, Нэнси напоминает мне меня саму. Так быстро все изменилось…
– Хорошо, мы не будем об этом говорить, – ответил Бенедикт.
Он обнял ее одной рукой, и они какое-то время сидели молча. Но было очевидно: что-то ранило ее в самое сердце – словно ножом. Тут она вдруг закинула ногу ему на бедра и тихо прошептала:
– Знаете, я…
– Мисс Перри, но вы же не…
– Внизу вы назвали меня Шарлоттой, – сказала она, чуть отстранившись.
– О, простите… Наверное, мне не следовало этого делать, пока вы не дали на то разрешение.
Вбежав в дом викария, он стремился как можно быстрее закрыть все двери и окна, поэтому в спешке назвал Шарлотту по имени – так, как называл мысленно с той самой минуты, как узнал ее имя.
