Писать с помощью ноктографа – это оказалось очень занятным делом, – и стилус словно пришпиливал слова на нужные места. Когда Бенедикт работал рукой и головой, без всяких фокусов, которые прежде вытворяли его глаза, фразы приходили одна за другой, четкие и упорядоченные. Он чувствовал форму каждой буквы и четко пропечатывал ее. Конечно, он никогда не сможет перечитать свою книгу, но он знал, что писать-то точно может. Наконец-то! Это был неожиданный дар, преподнесенный ему слепотой. И возможно, написание книги было именно тем, что ему требовалось. Писание освежало его память, заставляя размышлять над тем, что он делал. После нескольких лет войны Бенедикт пересек пролив и свободно разгуливал по улицам Парижа. Он побывал на заснеженном Монблане и плавал в гондоле по мутным водам венецианских каналов. Как-то раз его ублажала одна французская вдова, вытворявшая своим языком и губами удивительные вещи, а он передал это новое знание некой синьоре в Венеции, назвавшей его лучшим из всех ее любовников.
Конечно, некоторые его приключения были слишком интимными, так что он не мог излагать их на бумаге, но тем не менее они составляли часть его прошлого. И он решил, что не будет публиковать свою книгу как роман – так, как будто ничего этого не происходило с ним в действительности. Но если его труд никогда не будет опубликован, то выходит, что рукопись не имеет совершенно никакой ценности… Тогда зачем же ему так за нее держаться? Может, это – просто стопка бесполезной бумаги? И если уж на то пошло, то зачем ему брать на себя труд снова отправляться в путешествие? Зачастую ему это и не нравилось – не нравились неудобства, связанные с путешествиями. Например – когда требовалось обменять деньги или найти дорогу в незнакомом городе, а рядом с ним не было человека, которому можно было бы доверять. И очень не нравилось часто слышать слова «слепой путешественник». Как было бы приятно погулять, не стуча на каждом шагу тростью и ощупью отыскивая дорогу. О, как приятно ходить широким шагом по городу, улицы которого он знает так же хорошо, как собственное лицо. И еще приятнее услышать, например, такое: «Это мой друг Бенедикт». Или, раз уж он так размечтался: «Это мой муж Бенедикт». «Дорогой, добро пожаловать домой!» «Папа, я по тебе скучал!»
У моряков не бывает таких мечтаний. У слепых – тоже. К тому же «флотским рыцарям» не разрешается жениться. А от мужчин, которые странствуют по свету, никто не ждет, что они обретут дом.
Но Бенедикт хотел всего этого… и даже больше. Его мечты, как и путешествия, были своего рода актом неповиновения тому миру, который смотрел на него зрячими глазами и говорил: «Ты не можешь». Но он-то мог, мог!..
Бенедикт сложил свои пожитки аккуратными стопками и снова положил рукопись в сундук. Еще одно «я могу». Пусть рукопись полежит без употребления еще некоторое время. А потом он придумает, что с ней сделать.
Но что же делать сейчас? Что ж, наверное, он начнет с того, что завернет чужой кинжал в грязную тряпицу, а завтра они с Шарлоттой решат, что с ним делать. Возможно, они передадут кинжал сыщику с Боу-стрит.
Он пошарил по полу и нащупал какую-то ткань. Парчовую ткань… Да-да, с кистями! Это была ее шаль! Та самая, в которую он закутал ее плечи, шаль, на которой они сидели и беседовали, когда он ввязался в ее жизнь, потому что, похоже, иначе не мог. Но неужели она… Да, верно, она перевязывала его рану своей шалью!
– Проклятие… – пробормотал Бенедикт, хотя, возможно, имел в виду нечто прямо противоположное.
Истории с кражей из Королевского монетного двора сопутствовали всевозможные опасности и смерть, но Бенедикт ничего не боялся, даже смерти. Однако Шарлотта Перри представляла собой опасность совсем другого рода. Рядом с ней ему угрожала опасность забыть о королевской награде и о том, что он должен позаботиться о будущем сестры… Более того, он чувствовал, что готов забыть о человеке, которым стал за эти трудные годы, и начать строить новые планы.
Глава 11
– Он не встает, не встает!
Шарлотта проснулась от крика дочери – впервые за десять лет. Проснулась – и тут же наморщила нос от резкого запаха мочи. Протирая глаза, она подняла голову от подушки.
– Мэгги, с тобой все…
– Это Капитан! Тетя Шарлотта, он сделал лужу и не хочет вставать! – в отчаянии кричала девочка.
Шарлотте потребовалось несколько секунд, чтобы выбраться из-под одеяла и, спотыкаясь, подойти к камину. Капитан лежал на своем любимом коврике возле камина. Бока собаки тяжело вздымались, а в темных глазах, обращенных к Мэгги, застыло удивление и страдание.
– Моя собака никогда раньше так не делала. – Девочка ласково погладила гончую. – Она очень умная собачка, она знает, что нужно выходить на улицу.
– Когда она была щенком, она делала это много раз, – сказала Шарлотта.
Бока собаки то поднимались, то опадали, и казалось, каждый очередной вдох приносил ей временное облегчение.
Покачав головой, Шарлотта сказала:
– Сейчас я принесу тряпку, и мы ее оботрем, хорошо?
– Да, хорошо. – Голос Мэгги был полон беспокойства.
Шарлотта надела поверх рубашки халат и открыла дверь спальни. Оказалось, что в коридоре, перед дверью, стояли ее родители и Бенедикт.
– Доброе утро… всем. Мэгги вас разбудила?
– Ничего страшного, – ответила миссис Перри. – Сейчас без четверти семь, так что всем давно пора вставать. До посещения церкви осталось чуть больше двух часов, а мы – как лежебоки.
Но миссис Перри уже была полностью одета. Викарий и Бенедикт тоже почти оделись, были в брюках и в рубашках.
– Да, конечно, – сказала Шарлотта. – Прошу простить мой неопрятный вид. Мне нужна какая-нибудь тряпка, чтобы убрать за Капитаном. Этой ночью собака… немного забылась.
– Вы можете взять мою рубашку, – сказал Бенедикт. – Родители Шарлотты молча воззрились на него. Должно быть, он каким-то образом почувствовал их взгляды, потому что тотчас добавил: – Я имею в виду испорченную. Я ее сейчас принесу.
Он скрылся в своей комнате.
– А что случилось с его рубашкой? – Миссис Перри посмотрела на дочь с подозрением – словно подумала, что та сорвала рубашку с их гостя.
Шарлотта в смущении откашлялась.
– Э-э… Эту историю вам расскажет сам мистер Фрост. – Было ясно, что Бенедикт лучше расскажет о событиях прошедшей ночи. Конечно, за исключением той части, когда он довел ее до экстаза. И она вовсе не срывала с него одежду, а сняла ее с величайшей осторожностью.
Ступени заскрипели под чьими-то шагами, и в коридор выглянула Баррет в белом чепце.
– История мистера Фроста имеет какое-то отношение к мебели, придвинутой к дверям? – спросила горничная. – Кухарка волнуется, не знает, как ей приготовить завтрак.
Тут вернулся Бенедикт и протянул Шарлотте порванную рубашку в пятнах крови.
– Наверное, рубашка выглядит ужасно, но Капитан не будет возражать, – пробормотал он.
