– Ой, разве так должно выглядеть масло?!
Повариха тотчас начала браниться, а затем в кухню вошла горничная Баррет и стала деловито отдавать распоряжения относительно обеда. Бенедикт же тем временем усадил Шарлотту на стул рядом с разделочным столом и тихо сказал:
– Вдохните эти чудесные запахи. А-ах… замечательно…
Шарлотта в ответ коснулась его руки, и тут вдруг Баррет, только сейчас заметившая ее, с беспокойством воскликнула:
– О, мисс Перри! У вас все в порядке?
– Да, все хорошо, – заверил горничную Бенедикт. – Я рассказал мисс Перри, какое удовольствие получил, побывав у вас в кухне, и ей захотелось посмотреть, не удастся ли стащить у вас несколько печений.
– Нет, на самом деле все не так, – сказала Шарлотта со смехом. – Мистер Фрост вас всех дразнит. Правда гораздо серьезнее. – Она помолчала. – По правде говоря, я надеялась получить ломоть хлеба.
Кухарка усмехнулась.
– Неудивительно, мисс Перри, что вы проголодались. Обед ведь все время откладывался… То викарию нужно было идти с визитами, а потом хозяйка заработалась. Колин, принеси масло.
– Но оно…
– Хорошо-хорошо, – перебила кухарка. – Тогда джем.
Раздался глухой стук керамического горшка о деревянную крышку разделочного стола. А затем Колин принесла нож и хлебную доску.
– Садитесь с нами, – предложил Бенедикт. – Съешьте кусочек. Ваш хлеб пахнет так аппетитно, что даже моряк отказался бы из-за него от своей обычной порции рома.
– О, я не могу, – ответила горничная. – Вы не представляете, что я натворила с маслом. Мне надо попытаться все исправить.
Она отошла от стола, а Бенедикт, повернувшись к Шарлотте, шепотом спросил:
– А что она сделала с маслом?
– Даже не представляю, – ответила Шарлотта так же тихо. – Но оно теперь… оранжевого цвета.
– Значит, у вас все в порядке? – проговорила Баррет, сновавшая по кухне. – Что ж, тогда я отнесу преподобному хлеба к чаю.
Баррет вышла из кухни, а Бенедикт с улыбкой заметил:
– Акцент у нее густой, как йоркширский пудинг, правда?
– Я думала об этом точно такими же словами. – Шарлотта соскребла с ножа джем. – Выходит, мы видим ее одинаково. То есть я хотела сказать…
– Все нормально, я понял, что вы имели в виду, – перебил Бенедикт. – Знаете, иногда во сне я вижу. А потом открываю глаза, ожидая увидеть утренний свет, – а вокруг темнота. И тогда я жалею, что проснулся. Как бы я хотел, чтобы эти несчастья не случались и чтобы моя жизнь никогда не сделала такой поворот…
Шарлотта взяла его за руку и положила ему на ладонь теплый ломоть хлеба.
– И что вы тогда делаете? – спросила она.
– Встаю и пытаюсь сделать так, чтобы моя жизнь обрела хоть какой-то смысл. В противном случае оставалось бы только одно – ждать смерти. – Он поднес хлеб ко рту. – Это означало бы, что пропадает человек, который уже многому успел научиться.
– Да, действительно, – согласилась Шарлотта. – И вдобавок очень скромный и красивый мужчина.
Бенедикт с удовольствием откусил от ломтя. Хлеб был свежий, горячий и очень вкусный. Прожевав, он сказал:
– Если бы я не потерял зрение, то не оказался бы здесь, в этой кухне, не ел бы этот хлеб. Так что некоторые повороты судьбы не так уж плохи.
– А что, если бы вы не ослепли? Так бы и продолжали служить во флоте?
– «Что если» – это плохая замена уверенности. – Бенедикт улыбнулся. – Но все же я иногда задаюсь этим вопросом. Думаю, мне бы понравилось по-прежнему ходить под парусами. Но, возможно, в мирное время я бы оказался списанным на берег. Без пенсии к тому же…
Руки Шарлотты то и дело двигались по столу – Бенедикт чувствовал это по легким вибрациям.
– Может, вы бы захотели жениться? – спросила она.
– Того, что со мной случилось, не изменить, – пробормотал Бенедикт. – А жениться я не могу, так как тогда потеряю звание «флотского рыцаря». Если же я потеряю его, то лишусь и половинного жалованья.
– Они загнали вас в узкие рамки… – в задумчивости проговорила Шарлотта.
– Да, именно так. Но я к этому привык. Что такое корабль, как не огромный ящик, плавающий по волнам?
– А что такое особняк в Мэйфере, как не огромный элегантный ящик? – с усмешкой проговорила Шарлотта.
Об этом Бенедикт как-то не думал, но, откусив еще один изрядный кусок хлеба с джемом, он решил, что это звучит вполне разумно. Любое место могло быть клеткой, но в то же время любое место могло быть и домом – если живешь там с подходящим человеком. За ощущение безысходности, которое он испытывал, возвращаясь на родину, Бенедикт винил Англию, но в действительности виновата была не Англия, а книжный магазин родителей, который казался ему не чем иным, как клеткой, местом, где любовь была условной, а разочарование – вечным. Но если бы он по-настоящему любил родителей, то тогда, возможно, его жизнь сложилась бы совсем по-другому…
К тому же за пределами книжного магазина были порты, улицы и парки, там был Лондон, огромный и неизвестный. И ему не обязательно было плавать по свету, чтобы найти другое место, где он мог бы преклонить голову. Но он слишком привык уезжать. Привык оставлять свою семью, свою страну. Потеряв зрение, он позволил «флотским рыцарям» его поддержать, но их он тоже оставил, ибо они хотели, чтобы он снова жил в клетке, на сей раз – в Виндзорском замке. Впрочем, «рыцари» проявили великодушие, они дали ему отпуск, чтобы он мог путешествовать; они не заставляли его оставаться в замке постоянно. И сейчас он находился там, где хотел находиться, поэтому…
Еще немного поразмыслив, Бенедикт спросил:
– А что, если я буду сопровождать вас завтра? Когда вы отправитесь с визитом к Эдварду Селвину?
В книжный магазин «У Фроста» на Патерностер-роу утреннюю почту доставляли рано. Кузина Мэри попыталась положить маленького Джонни, чтобы забрать корреспонденцию, но малыш заплакал. Он плакал и до этого, плакал почти всю ночь, и плач мальчика постоянно будил не только его родителей, но и Джорджетту.
– Бедняжка, у него режутся зубки, – со вздохом сказала девушка.
Кузина Мэри, вконец обессилевшая, со вздохом сказала:
– Джорджетта, заплати почтальону и запомни, сколько это стоило.
Джорджетта с радостью бросилась вниз – ведь можно было хоть на несколько минут сбежать от плачущего малыша. Затем, схватив из кассы несколько монет, она заплатила почтальону сколько положено. Часть почты была местной, в частности каталог аукциона по продаже библиотеки графа Вандовера (кузену Гарри это понравится). Было и несколько книг, завернутых в коричневую бумагу. И еще – письмо для Джорджетты. Причем имя было написано ровно по линейке, а у буквы «t» отсутствовала поперечная перекладина. Джорджетта знала этот почерк, измененный ноктографом, на котором было написано все послание.
