– А… вероятно, они в данный момент с ног до головы перепачканы дорожной грязью и навозом. – Бенедикт изобразил улыбку. – Что ж, с мужчинами, которые не очень хорошо держатся в седле, такое случается, но этого не стоит стыдиться.
Шарлотта кашлянула, подавляя смешок. А из горла леди Хелены раздались довольно странные звуки, и Бенедикт очень жалел, что не мог видеть выражение ее лица. Его же лицо сохраняло выражение безмятежного спокойствия.
Тут в гостиной раздались чьи-то шаги – это была тяжелая поступь крупного мужчины в сапогах, – а затем послышался и голос:
– О, Шарлотта! Маттерхорн сказал, что вы зашли. Как я рад вас видеть, Шарлотта!.. То есть… Я хотел сказать, мисс Перри.
Голос мужчины был полон самодовольства, и Бенедикт сразу же представил ухмыляющуюся физиономию так и не повзрослевшего мальчишки, считающего себя лихим повесой.
– Но что с вами? – Селвин подошел к стулу Шарлотты, неодобрительно цокая языком. – Этот шрам… Он очень портит впечатление от вашего лица. Как вы ухитрились его заполучить?
– Я получила его в процессе моей работы. Пытаясь защитить ребенка, – ровным голосом ответила Шарлотта.
Защищая Мэгги – именно это она имела в виду. Защищая от Рэндольфа. И такой ответ очень удачно подходил и для ее образа старой девы, занимающейся богоугодными делами.
– Как благородно! – заметил Бенедикт. – И очень смело. Конечно же, любой, кто подвергает опасности ребенка, – последний мерзавец.
Селвин переступил с ноги на ногу.
– Шар… то есть мисс Перри, это ваш друг?
А леди Хелена уже несколько минут сидела совершенно неподвижно. И она не произнесла ни слова с того момента, когда ее муж вошел в комнату. Но сейчас она вдруг заговорила:
– Он сказал, что он – друг лорда Хьюго Старлинга.
– Да, верно. Но сейчас это к делу не относится, – с жизнерадостной улыбкой заявил Бенедикт. – Я счастлив, когда меня представляют как друга мисс Перри. И я рад, мистер Селвин, что вы тоже считаете себя ее другом. Никто же не захочет причинить вред другу, не так ли?
– Нет, конечно, – тотчас же отозвался Эдвард.
– И никто не захочет обмануть доверие друга, – продолжал Бенедикт.
– А вы… Вы пришли с какой-то целью?
– О, нет-нет, это просто светский визит, – сказала Шарлотта. – Я решила навестить друга.
Теперь в голосе Шарлотты зазвучали нотки воодушевления – словно она действительно зашла в гости к старому приятелю. Но, увы, все было совсем не так. К тому же мужчина, от которого она скрывалась, находился сейчас в этом же доме…
– Скажите, мистер Селвин, а когда вы и ваш блистательный гость приехали? – спросил Бенедикт. – Не в субботу ли вечером? – Именно в тот вечер на него напали.
– Нет, скорее в воскресенье утром. Мисс Перри, только не рассказывайте об этом своему отцу! Я знаю, викарию очень не нравится, когда кто-то путешествует в воскресенье, – добавил Селвин со смехом; конечно же, он считал себя неотразимым.
– Не думаю, мистер Селвин, что для отца это имеет какое-то значение, – сказала Шарлотта. – Его беспокоит душа человека, а не его поездки.
– Да-да, хорошо-хорошо… – Казалось, Селвин лихорадочно соображал, пытаясь придумать остроумный ответ. – Да, знаете, я слышал, что мы упустили кое-что интересное. Убийство, дознание… и все прочее. Жаль, что меня здесь не было. С удовольствием бы насладился представлением.
– Глупости все это. Слишком много шума из-за какой-то горничной, – пробормотала леди Хелена. – Очевидно, она была не очень-то строгих нравов.
Бенедикт с трудом сдерживался – ему ужасно хотелось объяснить мистеру Селвину и его жене, кто они такие. Шарлотта же, сидевшая рядом с ним, была совершенно спокойна, но Бенедикту показалось, что ее дыхание участилось.
«Нестрогих нравов?» Черт побери, да кто они такие, чтобы судить других? Особенно Селвин, который брал от жизни все, что хотел. Считается, что моряки, много повидавшие и пережившие, либо черствеют, либо становятся весьма чувствительными. Очевидно, с Бенедиктом произошло последнее. Двенадцатилетний юнга среди пушечного огня… Шестнадцатилетний мичман, перевязывавший страшные раны своих товарищей… И двадцатипятилетний лейтенант, не сумевший уберечь своих людей от тропической лихорадки, унесшей их жизни, а его самого лишившей зрения…
– А не считаете ли вы, – проговорил он наконец, – что смерть этой девушки была связана с украденными с Королевского монетного двора соверенами, а не с какими-либо ее личными недостатками?
На монетном дворе были убиты четверо охранников. Нэнси стала пятой жертвой. Падет ли еще кто-нибудь по той же причине? Пятьдесят тысяч фунтов! Найдется множество людей, считающих, что человеческая жизнь стоит намного дешевле. При этой последней мысли Бенедикт немного смутился – ведь и он сам принимал участие в поисках сокровищ. Но ему следовало помнить, что он занялся этим только из-за Джорджетты. Да-да, только из-за нее он отправился в Строфилд. А в Селвин-Хаус пришел ради Шарлотты.
И в тот же миг она вновь заговорила – заговорила как дочка викария, с которой невозможно спорить.
– Я могла бы ожидать, что вы, как самая богатая семья в здешних краях, примете в этом деле участие. Разумеется, не дурным образом, а благородным образом…
– Да, конечно, наша обязанность…
– Не беспокойтесь, Селвин, – перебила мужа леди Хелен, – я уже отдала садовникам распоряжение, чтобы они отгоняли от наших земель всех искателей награды. Мы не имеем никакого отношения к тому балагану, что устраивают деревенские.
– Да, именно так, наверное. Хотя… – Селвин в смущении умолк, и было слышно, как он постукивал ногой по ковру.
Леди Хелена поднялась, шурша юбками.
– Благодарю вас за визит, но лорд Рэндольф…
– Только упомяни дьявола, и он тут как тут, – раздался чей-то оголос.
И под шуршание юбок леди Хелены, снова присевшей, к ним присоединился маркиз Рэндольф.
– О, милорд!.. – Подобострастно суетясь, Эдвард вскочил на ноги, поклонился, затем опять сел. – Мы с лордом Рэндольфом планируем устроить небольшую выставку моих работ, – сообщил он. – Портретов, конечно. Он ими весьма заинтересовался.
Это объяснение было, вероятно, предназначено для Шарлотты, но она пропустила его мимо ушей; в этот момент Шарлотта пыталась понять, что же она чувствовала, вновь увидев маркиза. Когда она видела его в прошлый раз, была ночь. Они тогда были наедине, и он в одной руке держал нож, а в другой – хлыст. И Рэндольф отказался ее слушать – он хлестал Шарлотту с холодной яростью, приводившей ее в ужас.
И теперь, при свете дня, в голубой гостиной Селвин-Хауса, маркиз смотрел на нее все с тем же холодным гневом, все тем же взглядом собственника. Губы его были плотно сжаты, глаза смотрели пристально, не мигая. Он уже успел переодеться; вместо костюма для верховой езды на нем теперь был сюртук из тончайшего сукна, атласный жилет и бриджи из оленьей кожи, выглядевшие совершенно безупречно – вероятно, он впервые их надевал. А его темные волосы были тщательно причесаны и блестели, – но все это не делало его джентльменом. Именно эта мысль и помогла Шарлотте смело смотреть ему в глаза и не трепетать под его пристальным взглядом.
