— Дорого?! Вообще за бесценок! Слушай, парень, или я чего-то не понимаю, или... С такими запросами как ты до сих пор не стал самым известным магом в Саэнне?
К сожалению, известными становятся именно те, что заламывают за свою работу невиданные цены. Да и народ охотнее идёт к «дорогим» магам, потому что уверен: чем больше заплатишь, тем больше и получишь. Ага, как же! Но я мог бы назначать цену вдвое и втрое от нынешней, если бы не одна беда...
— Потому что я не маг.
— А кто же?
— Ну, не совсем маг. Не настоящий.
Убийца недоверчиво прищурился:
— Но оружие ведь чаруешь?
— Да.
— Разве ж это не...
— Настоящий маг может сплести заклинание, не сходя с места и ничем особым не пользуясь, а мне... Мне, чтобы сотворить чары, нужно сначала разобрать по частям другие. Как кружево: его плетут из нитей, но их надо сначала где-то взять, верно? Так вот, другие маги для заклинаний используют частички себя, а я... Не могу. Приходится довольствоваться чужими огрызками, хорошо хоть, в Саэнне частенько требуется убрать отслужившие своё чары.
Собственно, это одна из причин того, что остаюсь в городе. Есть и вторая, не менее грустная и столь же будничная, но убийце не обязательно о ней знать.
Впрочем, следующим же вопросом Тень показала, что верно уловила смысл, прячущийся между моими словами:
— А за это наверняка ещё и заставляют приплачивать?
А как же! В действе расставания с бесполезным хламом каждый второй горожанин становится искусным ростовщиком. Хорошо хоть, существуют ещё «каждые первые».
— Иногда.
— И ты платишь?
— А что делать? Я же не могу обойтись другими средствами.
— Ну дела... — Он сокрушённо покачал головой. — И чем больше у тебя будет заказов, тем больше чар нужно разобрать, а когда узнают, что хорошо получаешь за работу, начнут вздувать цены и...
— И мне тоже придётся брать втридорога. А я не хочу.
— Но почему?
— Потому что я знаю, сколько стоят мои услуги.
А ещё потому, что подати в казну Анклава тоже начнут расти, как опара на дрожжах, и в конце концов работы прибавится втрое, а на руках у меня будут оставаться те же гроши, что и теперь. Если не научусь воровать и обманывать.
Убийца задумчиво прошёлся вокруг меня.
— Нет, ты не трус, совсем не трус... Ты кто-то другой. Я пока не понимаю, кто, но разберусь обязательно.
— А стоит ли? Кстати... Насколько помню, речь ещё шла о лезвии?
— Да. Вот об этом.
Он раздвинул полы куртки, являя свету закреплённые на бедре длинные ножны, расстегнул пряжки и положил клинок рядом со стрелами.
— За него сколько возьмёшь?
Стальная гранёная полоса длиной в две с четвертью ладони, прямая... Простая работа.
— «Орла». Много? — Переспрашиваю, видя странное замешательство заказчика.
— Не особенно. Скажи только... Чары всё равно недолго продержатся?
— Конечно.
— Тогда почему целый серебряк?
— Потому что я нож ещё наточу и отшлифую: уж больно щербатый.
Ответом на мою искренность стал раскатистый смех, и я обиженно фыркнул:
— Не надо точить, что ли? Так и скажи.
— Да надо... Просто... — Он заметным усилием прогнал с губ смешинки. — Первый раз вижу человека, который предлагает Тени сделать заточку клинка. Знаешь, на будущее: не поступай так больше.
— Почему?
— Оружие всегда точит сам хозяин. Чтобы не подвело.
В этом смысле? Да, мне известно подобное заблуждение. И я прекрасно знаю, какие для него имеются основания, вот только уважающий себя мастер никогда не позволит чувствам помешать работе.
Но те щербинки, что оказались под моими пальцами, они... Да, следовало бы промолчать. Выбоины на стали, заметные глазу, говорят о неминуемом приближении разрушения. Но прежде, чем их слова можно будет ясно расслышать, на гладком теле лезвия появляются предвестники гибели. Шершавые острогранные ямки и холмики, возникающие после каждой встречи с другим клинком или телом. Щетинка ниточек, пронизывающих сталь, поднимается и начинает истираться, нарушая... Для красоты это можно было бы назвать равновесием. А мне больше нравится слово «порядок».
— Как пожелаете. Скажу только: если зашлифую, чары будут держаться дольше.
— В самом деле?
— Обещаю.
Он подумал и кивнул:
— Идёт! Как скоро справишься?
— Пока не знаю.
Новый всплеск удивления:
— Не знаешь?
Насколько всё было бы проще, заключи я договорённость по правилам! Ни шагу влево, ни шагу вправо, только по прямой, тяжеловесно, тупо, зато без препятствий любого рода. И что меня дёрнуло? Ладно, раз уж полез в грязь, глупо бояться испачкаться.
— Осталось ещё кое-что. Не сочтите за труд, покажите, как вы используете клинок.
— По прямому назначению!
Шутка вызвала у меня усталый зевок:
— Проведите пару выпадов и ударов, самых привычных для вас. Вот и всё, что мне нужно.
— Но зачем?
Какие все любопытные...
— Я же не учу вас, как надо убивать, верно? Вот и вы не учите меня делать мою работу.
Хотя касаемо душегубства мне известно больше, чем можно предположить, глядя со стороны. Много больше.
— Ну, как скажешь...
Он потянулся за кинжалом, а я смежил веки.
Невесомые занавеси вздрогнули, колыхнулись, беззвучно распались на полоски, снова сошлись, заживляя нанесённую рану... Нет, так слишком далеко. Не могу прочувствовать.
— Ещё раз.
Стальная птица снова взрезает воздух и падает, слишком тяжёлая и неуклюжая, чтобы подолгу парить в небесах, а мои ладони взмахами крыльев следуют за ней, почти касаясь гладких боков, всё ближе и ближе...
Пока звонкая оплеуха не заставляет меня остановиться и распахнуть глаза.
— Полудурочный, ты что творишь?!
Смотрю на почти коснувшийся моего живота кинжал. На собственные пальцы, причудливыми объятиями сомкнувшиеся вокруг лезвия. Перевожу взгляд вверх, в наполненные ужасом глаза Тени.
— Что-то случилось?
— Решил с жизнью попрощаться?!
— Я вовсе...
— Зачем полез на нож?!
— Я не...
— Учти, я без денег не убиваю!
Вдох. Выдох. Медленно, плавно, спокойно.
— Учту.
