Смех в коридоре. Голоса. Обещание встретиться где-то там с кем-то там. Дверь распахивается, чтобы пропустить хозяина комнаты, и снова закрывает проём. Светловолосый юноша сваливает охапку свитков и книжек на постель, выпрямляется, устало потягиваясь, поворачивается к окну и только тогда замечает меня.
Сумрачно-серым глазам требуется меньше минуты, чтобы узнать незваного гостя:
— Dyen Маллет? Что вы здесь... — И всё-таки, он всего лишь ученик, а я — маг, получивший право вписать своё имя в Регистр, поэтому недовольство быстро прячется за насмешливо-вежливым: — Чем могу служить?
Молча выкладываю на стол цепочку с жемчужиной.
Эвин непонимающе моргает:
— Где вы его нашли?
Встаю из кресла, сжимаю пальцы замком и разжимаю, разминая мышцы.
— На груди одного ребёнка. Мёртвого.
Румяные щёки начинают бледнеть.
— Вернее, он был ещё жив, но от смерти его отделяло всего несколько вдохов.
— Что вы такое говорите?
— Правду. Маленький мальчик. Ему только исполнилось семь лет. У него были заботливые дедушка и тётя, а также любящий старший брат, который однажды зашёл в лавку и купил один безобидный амулет...
— Зачем вы мне всё это рассказываете?
Я медленно двигался к Эвину, а тот отступал назад.
— В самом деле, безобидный. Игрушка, не более. Если и способная от чего-то защитить, то от сущей ерунды. Красивая безделица... Была бы. Если бы у её создателя руки не росли из крайне неудачного места.
— Да как вы смеете! — Стена, упёршаяся в острые лопатки, придала юноше смелости огрызнуться. — Вы же сами не можете заклинать, так какое право имеете приходить и...
Не могу. И невольно ненавижу всех, кто может. Всех, кому боги подарили Дар заклинать. Но ещё сильнее я ненавижу себя.
— Право сильного. И право выжившего. Но у мёртвых тоже есть права. Не веришь? А зря. Мёртвые очень громко о них заявляют. Почти кричат. Слышишь?
— Убирайтесь отсюда! Или я позову...
— Да неужели?
Звать нужно было раньше, мальчик. Пока моя кровь не начала бурлить, настойчивыми кулачками ударяя в виски.
— Что вам нужно от меня?
— Сказать всего несколько слов. Вернее, попросить.
— О чём?
— Не торговать заклинаниями, пока не научишься творить их, как подобает.
Он гордо задрал подбородок:
— Не вам судить о моих чарах! Да если хотите знать, наставники все в один голос твердят, что мой талант...
— Легко дарит другим смерть?
— Да что вы привязались ко мне с этой смертью?!
— Приглядись к своему творению, только внимательно. Талантливо оно или нет, неважно. Но оно НЕЗАВЕРШЕНО. Недоделано. Обрывки нитей торчат во все стороны. Да, я понимаю, таким одарённым, как ты, некогда убирать хвосты... Из-за твоей лени погиб ребёнок. Очень страшно погиб. Тебе следовало бы самому взглянуть, конечно, но увы, не могу показать.
Серые глаза давно уже наполнены страхом, только гордость пока не позволяет ему вырваться наружу.
— Да что вы несёте?!
— Я всего лишь прошу: впредь будь внимательнее. И забудь о торговле, пока не закончишь обучение.
— Это моё дело!
— А вот тут ты ошибаешься. Больше не только твоё.
Он сделал шаг навстречу и, глядя чуть снизу вверх, потому что уступал мне ростом, прошипел не хуже феечки:
— Убирайтесь прочь с вашими дурацкими просьбами!
Жаль, что не получилось договориться. Наверное, я оказался не слишком убедителен. Что ж, остаётся последнее средство, самое доходчивое и действенное.
— Я уйду. Но ты всё-таки их исполнишь. В точности. Каждую.
— Даже не подумаю!
— О, подумаешь, и ещё как! Благо времени на раздумья у тебя теперь появится достаточно!
— Это почему?
Вместо ответа мой кулак вонзился в хрупкую переносицу. Голова Эвина дёрнулась от удара, затылком натыкаясь на стену. Надо отдать парню должное, не струсил и не сдался, попытавшись дать сдачи, но и разница в весе и опыт были на моей стороне. На правой, и всё же неприглядной стороне.
Я избивал младенца. Избивал жестоко, делая всё для того, чтобы каждое прикосновение моей руки оставляло долгую память в чужой плоти. Кости не ломал, нет, за исключением носа. А зачем ломать? Я не хочу причинять страданий больше, чем парень сможет принять осознанно. Переломы только закалят злость. А вот синяки... О, они болят недолго, но так мучительно! Выносить планы мести не успеешь. Времени не будет. И сил.
Не слишком удобно одной рукой удерживать чужую тушку от падения, а другой наносить удары: устаёшь вдвойне. Можно, конечно, было бы и ногами попинать, но воздержусь. Хотя бы потому, что пальцами управляю гораздо лучше и не нанесу больший вред, чем собирался. Так, ещё пару ударов или хватит?
— Что здесь происходит?
О, а вот и зрители! Вернее, один. Дядюшка пожаловал, собственной персоной. Старушка оказалась дотошной и решила убедиться в истинности моих заявлений? Браво!
— Маллет, что ты делаешь?!
Надо же, в голосе звучит самый настоящий, неподдельный испуг. Правда, привычно прорезающиеся покровительственно-снисходительные нотки всё же портят впечатление. Немножко.
— Выполняю вашу работу за вас.
Отпускаю воротник, разрешая полубессознательному телу упокоиться на полу, и вытираю капельки крови, попавшие мне на руку из разбитого носа.
— Как это понимать?
Не спешишь звать стражу? Правильно. Потому что у меня есть, что сказать, но оно не предназначено для чужих ушей.
— Это ведь ваш любимый ученик, верно?
Трэммин спешит сразу расставить всё по местам, не допуская превратных толкований:
— Я, если ты помнишь, всего лишь наблюдаю за обучением талантливых молодых людей, но сам никоим образом не участвую.
Ну разумеется! Присматриваешь и присматриваешься, заодно строя планы на будущее. Выбираешь, кому помочь, а кого попридержать так, чтобы получить выгоду со всех сторон. Знаю.
— Тогда вы заслуживаете упрёка во сто крат большего, потому что со стороны изъяны должны быть виднее, чем изнутри.
Дядя прикрыл дверь плотнее, на всякий случай сотворив нехитрое, но действенное заклинание, не позволяющее звукам проникать в коридор: я даже кожей лица почувствовал, как сгустились и неподвижно замерли пушистые занавеси.
— Какие изъяны?
— Думаю, для вас не секрет, что ваши подопечные приторговывают ученическими поделками?
— Что с того? Дело молодое, тебе ли не знать, что юности вечно не хватает денег.
