— Ударить бы по басурманам, — предложил Львов, сгорая от нетерпения поскорее вступить в схватку с противником.
— Пожди, пускай ближе подойдут. Стрелы татарские бьют дальше, чем наши пищали, да и их у нас немного, а если...
Договорить Хворостинин не успел, Дороня толкнул в окольчуженное плечо. Князь отшатнулся. Оперённая гостья воткнулась в бревенчатую стену сторожевой башенки посада в том месте, где только что находилась голова князя.
— Этак не дождёмся, перебьют всех. — Львов шагнул к стене, обломал древко татарской стрелы.
— Дождёмся. — Лицо князя побледнело, голос оставался спокойным, Дороне отмолвил. — Чуть с ног не сбил. Силён казак. Отныне я дважды должник твой: за весть и за спасение. Коли в живых останемся, отплачу. — Поглядел на Львова, добавил: — Пора, Фёдор, начинай.
Львов подал знак. Гром прокатился вдоль деревянных стен посада, губительный смерч смел татарских конников, отбросил от города. Крымчаки отошли со многими потерями. Недалеко. Встали станом окрест, разожгли костры. Огни хищно взирали на город из тьмы.
Львов, бросив полный ненависти взор в сторону вражеского стана, произнёс:
— Утром сызнова полезут. Продержаться бы, глядишь, и помощь подоспеет: Воротынский ли из Серпухова, Булгаков с Голицыным из Тулы, иль Трубецкой с Телятевским, а может, и сам государь с полками пожалует.
Хворостинин мыслил иначе:
— Утра дожидаться не станем, ночью сами на них пойдём. Бивал воевода Назар Глебов крымчаков под Заразском малыми силами, и мы побьём. Дороня, зови голову стрелецкого, приказчика городового, сотников да старост посадских. Будем думу думать, как супостата одолеть...
* * *
До полуночи вервием подняли на стены беглого пленника, привели к князю. Беглым оказался десятник Куницын. Босой, без тегиляя и шапки, с синяком под глазом, он был похож на кабацкого пропойцу. В свете пламенников его лицо казалось страшным.
— Здрав буде, князь Дмитрий Иванович. Признал ли? Василий я, Куницын, сын дворянский, у воеводы Фёдора Басманова посыльным был.
— Молви, о чём речь хотел.
— С вестью к тебе явился. Крымчаки наш острожек сожгли, всех побили, меня в полон взяли. Татарский воевода, Саттар-бек, отпустил, велел передать, что войско его несметно и если жителям Заразска дорога жизнь, то пусть уходят беспрепятственно, а город отдадут ему.
— Устрашить нас желает. Только не боимся мы войска его и посулы нам не нужны. Обможется бек без града.
— Грозился, коли противиться станете...
Десятник не успел договорить, как из-за спины Хворостинина вывернулся Дороня, ухватил, смял на груди Куницына рубаху:
— Где Севрюк, сотоварищ мой!
— Отцепись, вепрь смердящий! На меня, на дворянского сына, руку подымать! Ах ты порченой! Да я тебя...
— Отпряньте, олухи! — Громовой голос князя охладил пыл драчунов. — Чай, не Масленица и не Троицын день, кулачные бои устраивать! Забойство учинять не дам! Об отчине думать надо. Почто пря у вас?
Дороня ответствовал первым:
— Десятник обвинил меня и сотоварища моего в измене. Только вести наши правдой оказались.
— О ту пору человек в острог прибежал, иные вести принёс. А он, — Куницын кивнул на казака, — мнится, беглый вор и разбойник, оттого у него уши резаны.
Казак ожёг десятника взглядом:
— Молчи, ябедник! Не совестно уста кривдою поганить?
— Так ли это? — Хворостинин вперил взор в Дороню.
Дороня отвёл взгляд:
— Оговор. Казак я, вольный.
— Ладно, о том после потолкуем. Ярость свою врагу покажите. А войска несметного мы не боимся. Войско не числом сильно, а духом.
— Позволь, князь, прежде узнать, что с моим сотоварищем стало? Севрюк мне вместо брата старшего был.
— Поведай, — бросил Хворостинин десятнику.
Куницын глянул на Дороню, нехотя вымолвил:
— Убили его. Саттар-бек зарубил. Сам видел...
* * *
Нападение предприняли, когда ночь перевалила за серёдку, когда сон крепок и сладок, когда скованы занемевшие члены, когда око видит во мгле то, чего нет, и не зрит явного...
Разом открыли посадские ворота, пеше ринулись на врага без шума, без крика. Наперёд пустили опричников. Горожане подумывали: «Тако вот, не всё вам с мётлами да головами пёсьими бесчинства творить». Царские псы, одетые в чёрное, с вымазанными сажей лицами, невидимые в темноте, подобные демонам, первыми ворвались во вражий стан. Не подвели, русский же всё люд, за отчину как не встать? Пошла потеха. Резали сонных, безоружных, обезумевших от внезапного нападения. Недолго. Опытные татарские воины вскоре пришли в себя. Железная сотня Саттар-бека стеной встала на пути опричников. Воспрянули духом и остальные крымчаки. Начинало светать. Татарам становилось легче распознавать, где свои, а где чужие. Страх исчез, уступил место боевому задору, и кто одолел бы в сече — неведомо, если бы не подоспел на помощь русским отряд, отправленный по подземному ходу к Белому колодцу из Тайницкой башни да не прискакали из крепости всадники во главе с князем Хворостининым.
В конном отряде воеводы среди первых Дороня. Ищет казак молодым зорким оком Саттар-бека, горит желанием посчитаться за себя и за наставника своего. Высматривает чернёный шлем с серебряными змейками и тремя орлиными перьями. Мешает Дороне лёгкий утренний туманец, не даёт отыскать врага кровного. Пляшет в казачьих руках остра сабелька. Не прошла для него даром наука славного рубаки Севрюка Долгого: двоих крымчаков отправил к воинственным предкам. Двоих срубил князь Хворостинин. Немало постарался и Фёдор Львов. Пример за собой зовёт. Поднажало и остальное русское воинство. Дрогнула железная сотня Саттар-бека, попятились татары, покатились, побежали, помчались на быстрых конях подальше от кровавого достархана. Только и успел крикнуть князь:
— Дороня! Фёдор! Девлетку ищите! Живым взять собаку!
Помчались вдогон, только разве усмотришь в этакой кутерьме единого воина, да ещё в простом доспехе? Не смекнул о том воевода! А Дороня смекнул. Где же быть Саттар-беку, как не подле хана?! А у бека шлем приметный... И вновь заметался взгляд казака по спинам отступающих крымчаков. Не отстаёт и дворянский сын Куницын, и ему не терпится нагнать хана и Саттар-бека — свидетелей его предательства и позора. Петлёй повисли на шее измена и обязанность служить крымскому хану, и разрубить её можно, только лишив жизни неожиданных хозяев... Эх, сам не смог — Бог помог. Мелькнул среди татарских конников приметный шлем, Дороня выхватил его взором, уцепился, рванул к ненавистному, с ним ещё дюжина комонных. Куницын оплошал, не поспел десятник за казаком, отстал. И догнал бы Дороня бека, но Бог удачу дал — он её и отнял. На всё воля Господня. Встали на пути полоняники. Не успели татары полон угнать, поставили полоняников на пути русского отряда.
