Шклов тоже не оставил своих защитников без помощи, конная хоругвь помчалась на выручку, следом из посада стали выходить пешие воины и стрелки. Залп со стороны Днепра заставил их остановиться. Полусотня Дорони Безухого ринулась на неприятелей. Польские пехотинцы не ведали, какова численность противников, они предпочли за благо скрыться за домами посада и оттуда открыть ответный огонь. Яицкие казаки вступили в перестрелку.
Сеча между конными отрядами становилась всё яростней. Ангел смерти закружил над полем боя, выискивая жертвы. Ермаку показалось, что он спустился на землю и мчится на вороном коне за его жизнью. Чёрным ангелом оказался гусар. Два крыла, прикреплённые к луке седла, делали его похожим на небесного посланника. Он нёс Ермаку смерть на кончике копья, и она с каждым мгновением становилась всё ближе. Атаман отчётливо видел изгибы лат поверх красного жупана, чёрные пятна на рысьей шкуре, застёгнутой на левом плече, ерихонку с широким наносником... Малая ручница готова к стрельбе, Ермак прицелился. Стоит промахнуться, и тогда, в тесноте боя, не избежать смерти от копья. Атаман глянул в лицо противника: пепельно-серые висячие усы, искривлённые в ухмылке тонкие губы, мощный подбородок, безжалостные глаза. В них-то и выстрелил. Гусар откинулся на круп коня, выронил копьё. Крылатая смерть проскакала мимо... Миновала она и Василия Янова. Панцирник стрельнул в него из самострела, но болт просвистел в трёх вершках от плеча атамана и поразил грудь одного из казаков. Предводитель донцев не замедлил отомстить за товарища, от его кистеня панцирника не спасли ни мисюрка с бармицей, ни кольчуга. Чалая лошадь потащила холодеющее тело хозяина к городу...
Чудом уцелел в схватке и Роман Бутурлин. Воевода нацелился на латника в жёлтой делии. Противник оказался умелым воином, кроме того, большую часть его тела защищало железо, а голову — бургундский шлем с гребнем. Бутурлину не удавалось применить топорик-чекан, все силы уходили на то, чтобы при помощи сабли отбиваться от кончара поляка. Латнику повезло больше, он сумел пронзить предплечье воеводы. Успех польского воина оказался недолгим. Бутурлин лишился возможности защищаться саблей, но сумел сокрушить чеканом металлический панцирь на груди соперника. Воевода разил латника ещё и ещё, пока тот не уткнулся в гриву коня. Белый ухоженный конский волос окрасился кровью...
Из замка донёсся звук трубы, с башен заметили приближение основных сил русских. Повинуясь сигналу, защитники Шклова начали отступление. Бутурлин, вдохновлённый победой, не обращая внимания на рану, пустился преследовать противников.
* * *
Дороня то и дело поглядывал в сторону главного боя:
— Помочь бы нашим, помахать сабелькой, да жаль, коня нет.
— Э-э, какой нет, смотри сколько. Хозяин убивал, кон остался. — Караман указал на поле, где сиротливо бегали кони без седоков.
— Перепуганного легко не возьмёшь, — промолвил Дороня.
— Э-э, хотеть надо. У нас говорят, без ветра и ковыль не шелохнётся. Я возьму. Моя кон водил, знает. Жди, Дороня. — Караман перебежками помчался к месту конной схватки.
— Караман! Вернись, дурень! — крикнул Дороня. Вроде бы поругал, а в душе гордился сотоварищем. Караман оказался способным не только вести торговые дела, но и показал себя умелым воином. Над головой просвистела пуля. Казак пригнулся:
— Вот бестолочь, убьют ведь.
Но время Карамана не пришло. Ещё до разговора с Дороней татарин положил глаз на чалую лошадь у куста. Она, в отличие от других, стояла спокойно, причиной тому был мёртвый панцирник. Нога всадника застряла в стремени, а тело зацепилось за куст. Это и остановило животное. Караман неторопливо подошёл к лошади, успокоил, освободил от прежнего хозяина, сел в седло. Лошадь не противилась, кроме того, она поспособствовала Караману в поимке пегого иноходца и низкорослого татарского коня. На нём Караман и прискакал. Удерживая в поводу чалую лошадь и иноходца, крикнул:
— Эй, Дороня, садись любой.
Дороня тянуть не стал, вспрыгнул в седло чалой, кивнул Губарю на иноходца:
— Бери пегого!
Поскрёбышу крикнул:
— Тимоха, останешься за старшого!
К тому времени шкловское воинство кинулось под защиту крепостных стен. Отступила пехота, отступали и конники. Вставать на их пути троица казаков не стала, решили присоединиться к преследователям, но прежде им пришлось столкнуться с двумя вражескими всадниками. Первого, пальнув из ручницы, убил Наум Губарь и тут же был повален на землю. Рослый конь латника в крылатом шлеме сбил его широкой грудью заодно с иноходцем. Латник свесился с коня, с намерением довершить дело, но и ему сидеть в седле оставалось недолго. Петля аркана стянула шею, сбросила его с коня. Дороня, указав Губарю на полузадушенного неприятеля, крикнул:
— Наум! Возьми аркан у Карамана, свяжешь супостата, доставишь к стругам! — Караману бросил: — Поспешим, наши скачут!
Преследователей возглавлял воевода Бутурлин. Размахивая окровавленным чеканом, он мчался к воротам крепости. К нему-то и присоседились Дороня и Караман. Дороня замахнулся саблей, чтобы сразить пахолика в васильковом кафтане, но тот его опередил. Ручница пролетела над гривой лошади, стукнула казака в грудь.
«Благо, метнул ручницу, а не пальнул из неё. Видать, отстрелялся воин», — подумалось Дороне.
Пахолик затравленно оглянулся. Дороня успел рассмотреть бледное лицо, каштановую бородку, светло-карие глаза. В следующий миг пахолик сорвал с плеча волчью шкуру, швырнул в голову лошади. Чалая шарахнулась. Дороня с досадой смотрел, как враг отрывается, теперь в его руке сверкала сабля. Громыхнула крепостная пушка, ядро врезалось в гущу всадников позади Дорони. Предсмертное ржание сородича заставило чалую прибавить в беге. Спина пахолика вновь оказалась перед глазами. Дороня рубанул, клинок прочертил бурую полосу на васильковой ткани кафтана. Пахолик завалился на бок, начищенный до блеска шишак упал с головы, обнажил бритый затылок... Дороня этого не видел, спешил за Бутурлиным и Караманом. Бутурлину удалось нагнать всадника в синем жупане и рогатывке с пером, чекан воеводы готов был обрушиться на голову врага, когда тот обернулся с пистолетом в руке. Ещё миг, и он выстрелит. Стрела Карамана помешала ему свершить задуманное... А Бутурлин мчался дальше. Того гляди, ворвётся отважный воевода на плечах неприятелей в крепость, добудет себе славу, почёт и царскую милость...
Ворота закрылись раньше. Смертоносный дождь из стрел, камней и пуль низвергся со стен на Романа Бутурлина, Карамана и их коней. Пала и чалая, прикрыла собой казака...
Убитых и раненых московских воинов, среди которых оказался и Дороня, отбили ближе к вечеру, воутрие двинулись на Могилёв.
* * *
В Могилёве их уже ждали. Городские пушкари пальнули по стругам, но ядра легли в воду. Появление русского войска не явилось для Могилёвского войта Мартина Стравинского неожиданностью. Жерла пушек грозно смотрели на неприятеля, на стенах крепости стояли во всеоружии горожане и воины, часть их вышла за посад дать бой. К этому их побудила весть о подходе помощи из Шклова, Боркулабова, Щупени. Пехота построилась по военной науке. Впереди стрелки с аркебузами и арбалетами, позади пикинёры, с боков всадники. Яркие лучи полуденного солнца отражались от шлемов и доспехов, их строй казался нерушимым. Таковым остался и после совместной атаки конных стрельцов, казаков и татар. Наскок не удался: стрелки Речи Посполитой сумели нанести урон противнику и скрылись за рядами пикинёров, меж которыми встали доспешные воины с саблями. Московская конница напоролась на лес пик, отступила.
