— Все ли на кругу?
В ответ раздались крики казаков:
— Все, есаул!
— Все!
— Кроме малолеток, виноватых и хмельных!
— Начинай, есаул!
— Не тяни, Наум!
Есаул сдвинул густые брови, гаркнул во всю мочь:
— Тихо! Вороны на круг собрались иль казачество доблестное?!
Гомон утих. Есаул продолжил:
— Помолчите, атаманы-молодцы! Кто слово желает молвить? Выходи в круг.
Первым в середину круга вышел Иван Кольцо. Есаул отступил. Атаман снял шапку, поклонился на четыре стороны, распрямив широкие плечи, тряхнул кудлатой головой. Серьга-кольцо в левом ухе качнулась, брызнула золотом.
— Гой еси, братцы атаманы и вы, казаки! Дозвольте слово молвить.
— Молви, атаман! — выкрикнул одинокий голос.
— Слово моё будет не радостное. Поприжали нашу волюшку, потеснили с Волги-матушки воеводы царские. Осерчал на нас государь Московский, велел меня, Барбошу, Никиту Пана, Ермака и иных атаманов изловить, в оковы сажать и казнить, как воров, а казаков вольных извести. Решать надо, что делать дальше. Степлело, пришло время зипунов добывать. Только куда податься? Где кричать: сарынь на кичку? Мню, идти на стругах по Яику или по Волге мимо Астрахани да к морю Хвалынскому, а уж там к берегам персидским. Коли не по нраву, то можно к крымскому хану в гости наведаться. Такие мои думы.
Следующим слово взял атаман Барбоша:
— По Волге плыть опасно, воеводы могут перенять. Да и стоит ли рисковать? Идти в земли персидские или крымские можно. Только царь, того гляди, ещё сильнее озлится, да и персы али крымчаки с турками не замедлят с нами посчитаться. Противостоять им сможем ли? Людей и боевого припаса у нас мало. Я так думаю: остаться на Яике. Места обильные, обживать надо. Живи, казак, поколе Москва не проведала. Отсюда и за зипунами ходить удобно. Отсидимся, гнев государев уляжется, а там видно будет.
Казаки одобрительно загудели.
— Верно, Богдан, переждать надо!
Но не все согласились.
— Всё бы вам пережидать! Прижились тут, на Яике! Мы гулевщики, казаки вольные, словно ветер.
Нас к земле не привяжешь. Голозадыми ходить не станем, за зипунами пойдём. Не на то пьёт казак, что есть, а на то, что будет.
Голос есаула Губаря прервал спор:
— Помолчите! Атаман Ермак молвить желает!
Ермак обнажил голову, поклонился, испросив слова, повёл речь:
— Верно молвит Барбоша, против государева войска нам устоять трудно. Был в том войске, знаю, сила немалая, и воеводы есть опытные. Без припаса и огненного боя — гибель. А где большую его часть брали? У той же Москвы. Только не верится мне, что на Яике отсидимся. Ныне Волгу царь к рукам прибирает, завтра к Яику потянется, да и ногайцы, коим мы изрядно насолили, близко. Не попасть бы меж молотом и наковальней. В ином вижу спасение. Вчера прибыл из Сольвычегодска от купца Максима Строганова человек с призывной грамотой. Атаманы тому свидетели. Читать письмо или на слово поверите?
— Верим, атаман! Молви!
— Зовут Строгановы промыслы свои и городки от сибирцев оборонять. За службу обязуются платить, одежду, еду, оружие и боевой припас поставлять.
— Не обманут ли с платой да припасами, Ермак Тимофеевич?
— Царю не выдадут?
— На какой срок зовут?
На все вопросы Ермак отвечал спокойно:
— Прежде казаки у Строгановых в Чусовских городках служили и в обиде не были. От царя нас оборонить — их забота и выгода. Думаю, не выдадут, а служить будем, сколько сами пожелаем. И ещё скажу. Коли атаманом изберёте, ждать набегов Кучумовых не стану, сам вас поведу за Камень, царство Сибирское добывать, там зипунами и разживётесь. Понудить вас не мочно, посему мыслите сами. — Ермак с размаху бросил шапку на землю: — Кому любо со мной к Строгановым идти, становись возле, кто желает остаться, ходи к Барбоше.
Первым к Ермаку подошёл Иван Кольцо, кинул свою шапку к ногам Ермака.
— Любо мне, атаман, с тобой идти.
— Любо! Любо! — Шапки казаков, одна за другой, стали падать поверх шапки Ермака. Дороня свою не бросил, отошёл к Барбоше, к которому уже присоединились предводители ватаг, Нечай Шацкий, Янбулат Чембулатов, Якуня Павлов, Никита Ус, Первуша Зезя, Иван Дуда, есаул Наум Губарь и три сотни повольников. С Ермаком, кроме Ивана Кольцо, шли атаманы Матвей Мещеряк, Яков Михайлов, Богдан Брязга, Черкас Александров, Никита Пан, Савва Волдырь, с казаками, коих набралось больше пяти сотен. Они-то и выбрали большого атамана. Им стал Ермак.
* * *
Сборы у казаков недолги. Два дня ушло на приготовления и починку стругов, на третий пришла пора прощаться. На берегу Яика собрались провожающие и те, кто отплывал на службу к Строгановым. Дороня обнимался с соратниками, желал доброго пути, не преминул подойти и к Ермаку.
— Талану тебе, атаман, и одоления над супротивниками.
— И тебе бывать здорову. Благодарствую на добром слове. Когда Бог нам поможет, то одолеем врага. Жаль, что не будет со мной такого бывалого казака. Тебе бы в атаманах ходить, а ты всё в есаулах. Помню, как свою полусотню водил, когда с воеводой Хворостининым на литовские земли набегали.
— Не моё дело атаманствовать, а атаманов да казаков бывалых у тебя и без меня достаточно.
— Немало, да только побольше бы таких, как Севрюк Долгой да Павло Поляничка. Были бы они живы, со мной пошли.
Упоминание сотоварищей, убитых крымчаками более десяти лет назад, пристыдило Дороню, но он не поддался желанию последовать за атаманом:
— И я за тобой, Ермак Тимофеевич, хоть куда, да сам ведаешь, семья у меня на Яике, почитай, год не видел.
— Думаю, семья казаку обуза, редкий казак жонку имеет, но не мне тебя учить, каждый сам решает, как жить...
— Не только в семье дело. Служить Строгановым не желаю. Под царём быть, под боярином или под купцом, всё едино, а мне воля дороже.
Ермак нахмурил густые чёрные брови.
— И мы воли терять не намерены.
— Ведаю о том.
— То ладно, что ведаешь, а пока прощай. Если смерть не пометит, свидимся.
Дороня смотрел на постаревшее лицо Ермака и чувствовал, что не свидятся. Такое с ним бывало. Десять лет назад он вот так же прощался с запорожцем Павлом Поляничкой. Тогда казак вызвался задержать татарскую погоню. Предчувствие не обмануло, они не встретились... Дороня отогнал чёрные мысли, крепко обнялся с атаманом. К ним подошли Иван Кольцо и Матвей Мещеряк. Кольцо доложил:
— Всё готово, атаман. Пора.
Ермак отстранился от Дорони и, не оглядываясь, направился к одному из стругов. На сходне остановился, повернулся к берегу, снял шапку:
