Дороня успел добраться до Кош-Яика первым. В городке уже знали о появлении отряда сыновей Уруса, Хан-мирзы и мурзы Арслана, но весть о возможном подходе им в помощь воинов Сеид-Ахмеда обеспокоила атаманов. Возведение городка ещё не завершили. Атаманы решили не допустить неприятеля к крепости. Пока часть казаков спешно насыпала валы и ставила частокол, другие устремились к лесу, в котором, по словам лазутчиков, встали станом Хан-мирза и Арслан. Напали внезапно, как и в прошлый раз с атаманом Мещеряком. Таковой, по большому счёту, была степная война. Кто кого перехитрит, тот в степи и победит. Набеги, неожиданные нападения, ловушки, засады, ложные отступления. Здесь надо работать не только руками, но и головой, а ею старались не рисковать. Так воевали туркмены с казахами, казахи с ногайцами, ногайцы с крымскими татарами, казаки с теми и другими. Порою собирались большими силами и рубились отчаянно, не жалея жизни. В этот раз застигнутые врасплох ногайцы бежали, не приняв боя. В лесу остались убитые и Аникей. В самом начале наскока казаков он откатился в кусты, и это спасло ему жизнь. Путы разрезал Дороня. Ему первому удалось найти сродственника. В третий раз он дарил Аникею свободу. Аникей это понимал, горячо обнял названого отца. Дороня посмотрел на обожжённое и иссечённое плёткой тело, спросил:
— Пытали?
— Спрашивали, много ли в Кош-Яике казаков. Я ответил, мол, мы люди государевы, и в городке тоже бесчисленно ратных людей с пушками, а посему удачи мурзам не видать. Вот меня и угостили на славу... Добро, что песню мою услышал да казаков привёл, иначе замучили бы до смерти.
— Ладно вышло с песней, и речи их ты ко времени услышал.
— Услышал... Дозор наш ногайцы перехитрили. Пустили наперёд троих, казаки за ними... Хотели пленить, да сами в засаду попали. Потому и налетели вороги на станицу недуманно... Что наши? Живы ли?
Дороня опустил голову:
— Поедем в станицу, там и узнаем.
Случилось горе. Ульяна выходила Шумилку, а Акгюль не смогла. Слишком глубоко вошла стрела Фархада. Неожиданная и страшная весть ошеломила Аникея. Он схватился за голову, сел на корточки. Дороня подошёл, обнял, попытался утешить, но Аникей вырвался, упал на колени, с воем заскрёб пальцами сухую землю. Вой перешёл в плач. Дети отвернулись. Непривычно смотреть на богатыря, который рыдал, словно малец. Плакали и сами. Ульяна, Муратка и Дуняша утирали слёзы. Только слезами горю не поможешь, надо жить дальше. Скорее не жить — выжить. Во избежание мести Уруса следовало спешно покинуть разорённую станицу и уходить на житьё в Кош-Яицкий городок. Так и сделали, и не только они, но и всё повольницкое население Яика. Ко времени. Вскоре, присоединив к себе воинов Хан-мурзы и Арслана, к городку подступил Сеид-Ахмад. Кто знает, может, и взял бы он с налёта казачий стан, только превратился тот в крепость. Успели-таки казаки. Выкопали рвы, волчьи ямы, насыпали валы, огородились частоколом. Обустроили городок и изнутри. Поставили конюшни, саманные дома, вырыли землянки. Сюда же согнали часть скота.
Семь дней войско Сеид-Ахмада стояло под городком, перестреливалось с казаками, на восьмой пошло на приступ. Огненным боем повольники остановили ногайцев. Под стенами пали два десятка ногайских воинов. Сеид-Ахмад прекратил попытки взять Кош-Яик. Ночью казаки сделали вылазку. Подался с охотниками и Аникей. Бился озлобленно, пленных не брал, не жалея жизни, мстил за унижения и смерть Акгюль. В городок вернулся обагрённый чужой кровью. Дороня упрекал:
— Смерти ищешь? Глаза-то злобой горят, словно у волка. Смотри, сердце волчьим не стало бы.
Аникей словам Дорони не внял, твердил своё:
— Мне без Акгюль жизни нет.
Муратка тоже рвался мстить за мать, Дороня остановил:
— Не дам в первом бою марать руки убийством своих соплеменников.
Ульяне сказал:
— Горяч, весь в Карамана. Не зря ногайцы говорят: «Жеребёнок идёт по следу лошади».
Жена вздохнула, с тревогой промолвила:
— Удержать бы этого жеребёнка, уберечь от беды.
Дороня заверил:
— Удержим и убережём, перед Акгюль с Караманом стыдно не будет.
На девятый день Сеид-Ахмад, потеряв три десятка воинов, увёл войско. Казаки ликовали. На радостях достали хмельное питие, закатили пир. Питьё питьём, а без песни не застолье. Поднялась над городком, над Кош-Яицким островом песня, полетела в степь раздольную:
Не белая лебёдка в перелёт летит —
Красная девушка из полону бежит.
Под ней добрый конь растягается,
Хвост и грива у коня расстилаются...
Допели, за ней завели следующую:
У честной вдовы у Ненилы
А у ней было чадо Вавило.
А поехал Вавилушко на ниву,
Он ведь нивушку свою орати...
За песнями настал черёд пляскам. Первым, под звуки гуслей, бубна и гудка, с криком: «Гоп-па!» пустился вприсядку атаман Барбоша. В перепляс с Богданом вступил Матвей Мещеряк. Не утерпел и Дороня. Увлёк за собой Аникея с надеждой, что на малое время сумеет отвлечь его от тоски по Акгюль. Богатырь ходил гусаком, выпятив грудь и поводя широченными плечами. Следом, покачиваясь, вошёл в круг Наум Губарь, забузил, прикинулся пьяным. Вихрем, передёргивая плечами и размахивая плёткой-ногайкой, выскочил смуглый Янбулат Чембулатов. За ними последовала, почитай, вся вольница. Задорно, с удалью откалывали коленца, посвистывая, размахивали саблями и кистенями. Не жалея обувки, били ногами о землю: то ли изображали конский топот, то ли вбивали в родимую невидимого врага. После пошла потеха. Тягали друг у друга «невод», боролись. Тимоха Поскрёбыш принёс мешок, заполнил песком меньше чем наполовину, завязал горловину концом длинной, в три аршина, верёвки, другой конец взял в руки. Озорно крикнул: «А ну, кто с меня шапку снимет, мешка да вервия не касаясь?!» — раскрутил верёвку над головой. Первый из казаков, восхотевший отличиться ловкостью, свалился на землю от удара мешком по голове. Второй попытался поднырнуть, но Поскрёбыш направил верёвку низом и опутал ноги казака.
Со словами: «Эх, удальцы никчёмные! Подходи, кто ещё!» — раскрутил верёвку вновь. Аникей дождался, пока мешок пролетит мимо, рванулся к Тимохе, сорвал шапку, надел на себя. Тимоха уступил место в серёдке круга. Теперь Аникею предстояло отбиваться от товарищей. Богатырь раскрутил верёвку так, что некоторые казаки с опаской подались назад. После нескольких неудачных попыток никто не решился снять с Аникея шапку. Попробуй сними с такого могута. Призыв «Бросай сапог топтать, ходи бражничать!» прекратил развлечение... Гуляли до поздней ночи, но знали — радость временная, в любой день ногайцы могут вернуться.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
А на казаков азъ иду, анъ и што я над ними сделаю, то сами увидите.
«Дела Ногайские». 1586 год.
Из письма ногайского князя Уруса царю Фёдору
Лето выдалось тревожное. Ногайцы подходили к Кош-Яицкому городку, а казаки совершали набеги на улусы кочевников. Изменчивая удача то поворачивалась в сторону ногайцев, то перебегала к казакам. С началом осени стычки не прекратились. Урус не оставил попыток уничтожить казачье гнездо. Для этого он собрал все силы Большой орды. Бий лично привёл ногайских воинов под городок. С ним явились сын Хан-мурза, шестеро братьев, Сеид-Ахмад, мурза Урмагомед и другие мурзы со своими людьми. Усилилось войско и двумя сотнями стрелков — тюфенгчи. Одну сотню прислал крымский хан, другую набрали из ногайцев, вооружили и обучили крымчаки. Не менее десяти тысяч бойцов подошли к Кош-Яицкому городку. Повольники могли противопоставить тысячу, включая небольшое число женщин, детей, старых и калеченых казаков. Присутствие в войске Уруса воинов с ручницами привело защитников в уныние. Не радовало огромное войско ногайцев и Дороню. Ему не впервой, он защищал Астрахань, Заразск, Псков, Москву, но тогда ждали помощи, ведь за спиной стояла Русь. Теперь же оставалось надеяться только на себя, на стойкость соратников, их боевой опыт и пушки. Литая малая пушечка была одна, остальные, со стволов древесных, сделали сами. Зачинателями того дела стали Дороня да Аникей. Вспомнил Дороня, как при защите Пскова придумали пути, что вытягивали воинов Стефана Батория из-под стен, решил и на Яике смекалку применить. Мастера в помощь нашлись. Соорудили кузню. Аникей взялся за отцовский инструмент. Все эти годы, от самой Москвы, берёг его как память о Прохоре. Успел спрятать и во время набега ногайцев на станицу. Ныне ему не было цены... Стволы стянули железными обручами, установили пушки на стенах, горками сложили камни и кости, коими собирались поражать противников. Вид пугающий, одно плохо, жизнь у деревянной пушки недолгая: не более чем на пяток выстрелов. Но, как молвится: «Не до жиру, быть бы живу». Какие ни есть, а пушки, ворогу угроза. Только удержат ли они ногайских воинов? Некоторые из них не раз ходили на Русь и с огненным боем знакомы. У кого-то он оставил в сердце страх, а кому-то стало привычным мчаться на неприятеля, не обращая внимания на грохот пушек.
