— Не с того начал, князь. — Мещеряк сурово глянул в зелёные глаза Засекина. — Службу мы разумеем. Не впервой нам с царскими воеводами на войну ходить, но помыкать нами не позволим. Ежели неугодны, на Яик вернёмся.
Засекин почесал хрящеватый нос.
«Гордецы, воры, что с них взять. Один атаман Мещеряк чего стоит, такого бы на площадь да голову долой, а ведь нельзя, нужны государю воины. К чему государеву рать на гибель посылать, если казаками можно обойтись. Этих разбойников не жалко».
Пришлось урезониться:
— Охолонь, атаман, казаками помыкать не думаю, а коли службу ведаете, то ладно, значит, слушать меня станете. А скажу вот что. Царевич Мурат со своими людьми и воеводами Иваном Пивовым да Михайлой Бурцевым, должно быть, уже в Астрахани. Следом за ними отправитесь. С вами стрельцов пошлём. Только подождать придётся, струги ещё не готовы. Поживёте пока в Самаре. Пять дворов для постоя даю. На обильную снедь надежды не держите, у самих мало, а нам ещё зиму зимовать. В Астрахани будет вам и съестной, и воинский припас.
— Мы не с пустыми руками пришли, съестной припас имеем, до Астрахани не помрём.
— Раз так, идите, устраивайтесь, Семейка Кольцов вас проводит.
* * *
Устроились повольники на посаде, зажили безмятежной жизнью в ожидании отправки в Астрахань. Только недолго длился покой, всего три дня. На четвёртый случилась неприятность. В крепости, подле воеводских хором, случилось казакам наткнуться на ногайцев. Ногайцы оказались послами, которых бий Урус посылал в Москву после набега ватаг Мещеряка и Барбоши на улусы орды. Обратный путь послов лежал через Самару. Каково было их удивление, когда, вопреки обещаниям русского царя наказать воров, они увидели казаков в крепости. Некоторые из разбойников красовались нарядами и оружием, награбленными в ногайских кочевьях. Возмущению послов не было предела. И те, и другие схватились за ножи и сабли. Быть бы крови, если бы не подоспел Семён Кольцов с ратными людьми: стрельцами, городовыми казаками, дворянами и литовцами — бывшими пленными, насильно отправленными государем для службы на южных рубежах. Смертоубийства избежали, только на этом дело не кончилось. В тот же день ногайцы обратились к воеводе с жалобой.
Поутру Засекин, в сопровождении послов и служилых людей, явился к казакам. Повольники ухо держали востро, атамана предупредили заранее. Мещеряк дожидаться не стал, сам вышел из избы навстречу воеводе. Засекин лить воду из пустого в порожнее не стал, раздражённо высказал:
— Бесчинство творите, атаман. Твои казаки ногайских послов обидели...
— Ведаю о ссоре с ногайцами, сказывали казаки.
— Ведаешь, слушай дальше. Досмотр у вас будем делать. Ногайцы с жалобой приходили. Молвят, воровали вы у них, в набег ходили на улусы, добро, скот отняли, а посему требуют они возврата и указать на своё добро могут.
Ногайцы уже стояли у скотьего загона, переругиваясь с казаками.
Засекин обернулся, крикнул:
— Чего там у вас?!
К воеводе подбежал Семён Кольцов:
— Ногайцы скотину свою признали, забрать хотят, а казаки не отдают. Пришлось стрельцов между ними поставить. Иные посольские люди кричат, требуют всё, что в набеге взято, вернуть...
Договорить голова не успел. Шумная толпа ногайцев подкатила к воеводе и атаману. Засекин успокоил послов, повернулся к Мещеряку:
— Отдать надо скотину и всё отнятое. По-доброму.
Желваки на лице атамана задёргались.
— Овсяночку манят — семечки сулят, а когда приманят — и торичка в честь. Скотина приведена нами для прокорма, да и её небогато. В Самаре-то припасы скудные.
Губы на красивом лице князя скривились.
«Подначил-таки, сучий сын, припомнил первый разговор».
Мещеряк продолжал:
— И добро не отдадим, добыча воинская. Да и набег не по наущению ли людей государевых содеян?!
Ногайцы загомонили вновь, подступили к воеводе с упрёками. Казаки, опасаясь, что гнев ногайцев перекинется на Мещеряка, сгрудились около атамана с оружием. Число служилых и ногайцев вполовину меньше, чем казаков. Засекин решил уступить. Бросив Мещеряку: «Завтра потолкуем», увёл своих людей в крепость.
Ночь для атамана, впрочем, как и для его повольников, выдалась неспокойная. Оружие держали наготове. Опасались, не захотел бы воевода наказать казаков за неповиновение. Не знали, что и воеводе пришлось помучиться от бессонницы. Раздумья лишили сна, лезли в голову, вопрошали, требовали ответа. «Что делать? На чью сторону встать? И казаки нужны, и с ногайцами мир. Кто важнее Москве? Что там скажут обо мне? Вдруг объявят негодным воеводой, а там и до опалы дойдёт. Годунов не так кровожаден, как батюшка нынешнего царя, но неугодных людей не щадит и расправляется с ними скоро. Нет, не должно. Доселе о каждом своём шаге, о каждом событии докладывал, слал гонцов в Москву. Испрашивал советов и приказов, прежде всего не от государя, а от ближнего его боярина, настоящего правителя Руси, Бориса Годунова. Он, Борис, живо интересовался Самарой, так как уже давно ратовал за возведение городков на Волге, для бережения торгового пути и границ Русского государства».
Уснул Засекин под утро, а ближе к обедне велел позвать к себе Мещеряка.
Казаки боялись, а ну как причинит воевода зло их атаману. Одни отговаривали идти, другие советовали взять оружных казаков. Мещеряк отправился один...
Разговор с воеводой случился недолгим. Засекин, после скупого приветствия, приказал:
— Из города уйдёте сегодня. Струги подождёте в зимовье на Волге, у Шелехмецких гор. Десятка два вёрст от Самары будет.
Мещеряк противиться не стал, ответил спокойно:
— Казаку, что нищему, собраться — только подпоясаться.
Атаман собрался уходить, но Засекин остановил:
— Погоди, не всё сказано. Должно вам, для спокойствия государства нашего, отдать ногайцам скот и половину отнятого у них добра. — Голос воеводы смягчился. — Ты уж уговори казаков. Видит Бог, не желаю крови. Надо ногайцев успокоить, нам война ни к чему. Я припасом помогу, до Астрахани не оголодаете, а добро с Мурат-Гиреем добудете, да ещё жалованье от государя получите.
— Благодарствую на добром слове, князь. Сделаю, что смогу, только не по правде всё деется...
Уже из-за прикрытых дверей воевода услышал голос атамана.
— Вот вам, казаки, правда: ждали дувана, а дождались обмана.
* * *
Как яицкие повольники ни поторапливались, а покинуть город удалось только к вечеру. На половине пути наткнулись на ногайское кочевье из четырёх войлочных юрт. Атаман прикинул: засветло к зимовью не поспеть, поэтому решил остановиться по соседству с малым аулом, отдохнуть, обсудить с соратниками то, что случилось в Самаре, и решить, как поступить дальше. Остановились. Мещеряк подозвал Аникея, сказал:
