— Ты в Батыевом становище, княгиня, — промолвила Славомира, краем льняного полотенца утирая пот с лица больной. — Татары два дня шли к верховьям реки Тверцы, сжигая по пути все деревни. Возле града Торжка нехристи встали станом, поскольку новоторы отказались покориться Батыге. Мунгалы строят большие камнемёты, собираясь взять Торжок приступом.
«Господи, вот куда уже добрались нехристи! — промелькнуло в голове у Анны Глебовны. — От Торжка недалече Вышний Волочёк, а дальше по реке Мете лежит путь на Новгород. Где же рать Ярослава Всеволодовича? Где же князь Георгий? Неужто Батыга и Новгород огнём выжжет!»
На второй день стояния татар под Торжком от Батыя пришёл слуга, сообщивший Славомире, что пришёл её черёд ублажать на ложе Саин-хана. Славомира в душе была уже готова к этому неизбежному унижению, поэтому она безропотно последовала за бритоголовым слугой, переодевшись в длинное нарядное платье.
Любава, заключив Славомиру в прощальные объятия, шепнула ей ободряющие слова:
— Не вздумай сопротивляться Батыю, милая, — тихо добавила Любава. — Помни, чем это закончилось для Анны Глебовны. — Любава кивком головы указала Славомире на больную княгиню, укрытую овчинами и что-то бормотавшую во сне.
— Как получится, — негромко обронила Славомира, упрямо сдвинув на переносье свои длинные изогнутые брови.
«Ох, упрямая девица! — покачала головой Любава. — Чует моё сердце, неспроста она так спокойна и невозмутима. Не иначе что-то замыслила, пострелица!»
Предчувствие не подвело Любаву. Действительно, Славомира не собиралась покорно раздвигать ноги перед Батыем, она замыслила с помощью хитрой уловки избежать постылых Батыевых ласк. Для этой цели Славомира постоянно держала при себе маленькое куриное пёрышко, пряча его 0*своей косе. В русских деревнях татары захватили много кур, которых они держали в специальных деревянных клетках на колёсах. Нежное куриное мясо очень нравилось Батыю и его братьям. Занимаясь по утрам кормёжкой кур, Славомира подобрала возле одной из клеток маленькое пёрышко, продумав заранее, как она сможет его использовать с пользой для себя.
Когда Славомира сняла с себя все одежды и нагая улеглась на ложе, Батый с довольной похотливой улыбкой принялся гладить обеими руками её стройные белые бёдра, нежный живот и упругие груди с заострёнными розовыми сосками. Возбуждаясь всё сильнее, Батый стал кусать грудь и плечи Славомиры, издавая глухие стоны. Славомира терпеливо выносила всё это, зажав куриное пёрышко у себя между пальцами правой руки. Наконец Батый взгромоздился сверху на Славомиру, вогнав свой детородный жезл в её нежное лоно. Делая вид, что она собирается чихнуть, Славомира прикрыла рот ладонью, а сама ловко и незаметно прихватила языком куриное пёрышко, утолкав его к самому небу. Через несколько мгновений от щекотаний пёрышка у основания её горла Славомира ощутила рвотные позывы. Делая глубокие вдохи ртом, Славомира добилась того, что из неё хлынула горькая рвота. Она закашлялась, едва не захлебнувшись ею.
Батый, отпрянув от Славомиры, что-то сердито рявкнул на своём степном наречии. Брызги рвоты угодили ему на руки, поэтому Батый брезгливо тряс ими, как капризный ребёнок. Кто-то из слуг протянул Батыю чистое белое полотенце, чьи-то угодливые руки укрыли плечи хана шёлковым халатом.
Сарыгуль торопливо подняла Славомиру с ханской постели, подтащив её к кожаному ведру с водой.
— Умывайся и прополощи рот, — молвила половчанка, поставив Славомиру на колени перед ведром. — Если ты хвораешь или беременна, надо было предупредить меня об этом. Из-за тебя гнев Саин-хана падёт и на меня!
— Я не беременна и не больна, — сказала Славомира, прополоскав рот. — Это случается у меня от овечьего молока, к которому я не привыкла. Скажи Саин-хану, что русичи не пьют овечье молоко. Мы привычны к молоку коров и коз.
Продолжая плескаться возле ведра с водой, смывая рвоту с груди и шеи, Славомира краем уха слышала, как Сарыгуль дрожащим голосом что-то объясняет Батыю на грубом монгольском языке.
Батый, что-то недовольно пробубнив, махнул рукой на Славомиру, веля ей убираться отсюда.
— Одевайся и ступай в свою юрту! — бросила Сарыгуль Славомире, швырнув одежду к её ногам. — Сегодняшнюю ночь Саин-хан проведёт с одной из своих жён, а ты опять придёшь к нему завтра вечером. И не вздумай завтра пить овечье молоко! Уразумела?
— Уразумела, — кивнула Славомира, торопливо одеваясь.
Из Батыевой юрты Сарыгуль и Славомира вышли вместе. Видя, что половчанка направляется к юрте младшей жены Батыя, Славомира задержала её, спросив, как будет по-монгольски «я иду доить коров». Удивлённо взглянув на Славомиру, Сарыгуль произнесла эту фразу по-монгольски. Она тут же спросила, зачем это нужно Славомире.
— Ты же запретила мне пить айран, — с загадочной ухмылкой ответила Славомира. — Стало быть, завтра я буду пить коровье молоко.
Расставшись с Сарыгуль, Славомира уверенно зашагала по засыпающему татарскому стану, направляясь к загонам с коровами и верблюдами. Гуляя по становищу в дневное время, Славомира обратила внимание, что загоны с коровами и вьючными животными раскинуты недалеко от леса. Используя это обстоятельство, Славомира решила предпринять попытку к бегству. Этот замысел Славомира обдумывала с той поры, как татары разбили свои становища под Торжком.
Ночь уже опустилась. Было довольно темно, поскольку костры у татар жгли только караульные возле шатров военачальников и по периметру лагеря.
Славомира шла с пустым кожаным ведёрком в руке, ни от кого не таясь. Её дважды останавливали какие-то воины в блестящих доспехах и мохнатых плащах, пропахшие конским потом и дымом костров. Не понимая говор татарских стражей и смысл их вопросов, Славомира повторяла одно и то же, мол, она идёт доить коров. При этом Славомира указывала караульным на свой ошейник с серебряным кольцом. Видя, что перед ними наложница самого Саин-хана, как татары называли Батыя, стражники не смели задерживать красивую русскую невольницу, направлявшуюся к коровьим загонам. Видимо, караульные полагали, что Славомира выполняет поручение Батыя.
Возле изгороди загона Славомиру остановили третий раз. Трое мунгалов в длинных шубах и лохматых шапках с высоким верхом о чём-то принялись расспрашивать Славомиру грубыми гортанными голосами. Славомира спокойно сказала дозорным, что она идёт доить коров. Уверенным движением Славомира распахнула ворот своей заячьей шубейки, дабы узкоглазые стражи увидели ошейник на её шее.
Караульные сразу же почтительно расступились. Старший из них отдал команду двум другим, и те вынули из изгороди две жерди, чтобы Славомира могла без помех войти в просторный загон, где на взрыхлённом копытами снегу топтались, сбившись кучками, мохнатые низкорослые степные коровы и бычки.
Луна почти не светила, спрятавшись за пологом из туч.
Оказавшись в загоне, Славомира переходила от одной коровы к другой, согнув спину и делая вид, что она высматривает такую корову, вымя которой полным-полно молока. На самом деле Славомира просто хотела, чтобы трое дозорных у загона потеряли её из виду. Касаясь руками тёплых заиндевевших коровьих шей и боков, Славомира, не разгибая спины, пробралась в другой конец загона. Отсюда до леса было совсем близко. Однако неподалёку на пригорке ярко горел костёр, возле которого несли дозор ещё трое или четверо мунгалов. Понимая, что ей не удастся незаметно пересечь заснеженную луговину между загоном и лесом, Славомира пролезла между жердями и на четвереньках проползла вдоль изгороди до углового столба. Затем Славомира скатилась по откосу в неглубокую низину, заросшую ивами и камышом. Поднявшись на ноги и почти не чувствуя закоченевших пальцев рук, Славомира ринулась бегом по сугробам напролом через ивняк и густой камыш. Очень скоро она очутилась в тёмной лесной чаще, в изнеможении привалившись спиной к могучей сосне и с трудом переводя дыхание.
