Варвара, потчуя Тереха овсяной кашей с маслом и хлебом, негромко промолвила, заглянув ему в глаза:
— Тебе нужно сделать всё, чтобы Лепко не пал в сече с мунгалами. Иначе последняя воля Кудима не будет выполнена. Ты уж постарайся, Терёша.
Жуя кашу, Терех невесело хмыкнул про себя: «Сколько уже жизней и наказов оборвалось в Торжке за дни вражеской осады! И сколько ещё оборвётся в самое ближайшее время! Разве может от меня что-то зависеть в столь огромной беде? Я и сам трепыхаюсь, как листок осенний на ветру, сегодня жив, а завтра мёртв!»
Быстро доев кашу, Терех вместе с Лепко отправился к западному валу, на котором новоторы уже возводили защитный частокол среди обугленных остатков сгоревшей крепостной стены. Эти работы так и не были завершены, поскольку после полудня татары опять двинулись на приступ.
* * *
На этот раз Батыевы полчища шли на штурм Торжка не скопом, а разделившись на отряды, которые чередовались друг с другом, изматывая защитников города, сражающихся с врагами бессменно.
Мглистое мартовское небо, затянутое пологом из грязно-молочных туч, нависало холодным куполом над заснеженными полями, на которых беспрестанно перемещались многие тысячи конных и пеших татар под трепещущими на ветру разноцветными треугольными и прямоугольными стягами. Бледное солнце, изредка пробиваясь сквозь облачную завесу, озаряло неярким светом неглубокий овраг, поросший кустарником, через который перебирались нестройные толпы спешенных степняков, увязая в рыхлом снегу. Крутой склон замерзшего земляного вала со стороны напоминал людской копошащийся муравейник, так много татар карабкалось на него по длинным лестницам, прикрываясь круглыми щитами.
Суровая дисциплина и упорная решимость, спаянные вместе, раз за разом толкали отряды степняков на вознесённый над оврагом крепостной вал, на котором живой стеной стояли защитники Торжка, разя врагов дубинами, мечами и топорами. Изнемогая от ран и усталости, новоторы отразили подряд три сильнейших натиска татар. Однако степняки продолжали лезть на штурм, оттаскивая в сторону своих убитых и покалеченных, коих становилось всё больше.
Свист стрел и вой татар пронзали серые сумерки, которые окутали всё вокруг, едва багровый солнечный диск скатился за кромку дальнего леса.
В Тереховой сотне осталось чуть больше двадцати воинов, все они были изранены. Сам Терех выдернул из себя три татарских стрелы, от сильной усталости его шатало из стороны в сторону. На глазах у Тереха ударом татарской сабли был убит тиун Гудимир. Боярин Глеб Борисович был сражён наповал вражеской стрелой, угодившей ему прямо в глаз. Могучий Михайло Моисеевич был пронзён четырьмя вражескими копьями, но продолжал сражаться, пока не истёк кровью.
Оттаскивая тяжёлое бездыханное тело боярина Михаилы с вершины вала к почерневшей бревенчатой стене полусгоревшей церквушки, Терех ненароком уронил взгляд на его полуоткрытые неподвижные глаза. Эти угасшие глаза, объятые холодным спокойствием смерти, глядели из-под век куда-то в вечерние небеса. Терех поразился и ужаснулся в душе, глядя на этот взгляд мертвеца, словно на растоптанный чудесный цветок Страх смерти пронзил его с новой силой, приведя в смятение мысли и чувства. Дрожащими пальцами Терех закрыл веки убитого боярина.
...Этот день стал для Гордёны сущим кошмаром. Незадолго до рассвета ей удалось выскочить из горящего терема в одной исподней сорочице. Затем Гордёна угодила в руки страшного узкоглазого мунгала, которого у неё на глазах обезглавил невесть откуда взявшийся Важен. Трясущуюся от холода и страха Гордёну, забрызганную кровью убитого мунгала, вовремя подоспевшая Офка притащила к себе домой.
Едва придя в себя, отмывшись и приодевшись, Гордёна узнала от соседей, что её мать сгорела в огне, а отец и брат погибли в сече с мунгалами. Враз осиротевшая Гордёна полдня никого не хотела видеть, уединившись в спальне Офки и заливаясь слезами.
Не успела Гордёна выплакать своё горе, как над Торжком вновь поплыли тревожные звуки набата. Это означало, что татары опять устремились на штурм города.
Офка, тревожась за Бажена, несколько раз убегала из дома к западному городскому валу, откуда доносился несмолкающий вот уже несколько часов шум сражения.
— Лезут нехристи во множестве на вал, наши ратники едва их сдерживают, — одно и то же твердила Офка, отвечая на вопросы матери и младшей сестры. — Важен живой, става богу, лишь поранен в руку и ногу. Впрочем, ратники наши все изранены, иные от ран еле на ногах стоят.
Наталья расспрашивала Офку про Тереха, просила, чтобы та привела его к ним в дом.
— Я бы раны ему перевязала, — сказала Наталья, по-прежнему считая Тереха своим женихом.
— Не может Терех отлучиться с крепостного вала, и никто из прочих ратников тоже, ибо татары идут и идут на приступ безо всякого передыха. Валом валят проклятые! — молвила на это Офка в сильнейшем беспокойстве. — Рать наша на глазах редеет, а замены павшим воинам нету.
Неожиданно Гордёна заявила, что пойдёт на вал и будет сражаться с татарами. Мол, она хочет отомстить нехристям за смерть своих родных.
— Хотя бы одного мунгала да прикончу своими руками! — промолвила Гордёна, мстительно сузив свои заплаканные глаза.
— Я тоже с тобой пойду! — воскликнула Офка с решимостью в глазах. Она негромко добавила, так, чтобы не услышали мать и сестра: — Мне ведь тоже есть за кого мстить поганым мунгалам!
Подруги оделись потеплее и, не слушая протестов Офкиной матери, выскочили из терема на укрытую густыми сумерками Спасскую улицу. Они бегом добежали до западного вала мимо обгорелых развалин домов, мимо почерневших пузатых печей с длинными кирпичными трубами, мимо уцелевших кое-где изгородей и тесовых ворот.
Между тем сражение на валу затихло, татары отступили за овраг, расположившись на отдых прямо посреди заснеженной равнины. С гребня вала и с верхней площадки Дмитровской башни отряды татар, рассыпавшиеся на добрую версту по ту сторону оврага, напоминали неясную тёмную массу в сгущающемся мраке наступающей ночи. С той стороны долетали смутные выкрики на непонятном языке, протяжные сигналы боевых труб и ржание коней.
— Чует моё сердце, скоро мунгалы вновь на приступ полезут, — промолвил посадник Иванко, заматывая длинной тряпкой свою пораненную правую руку. — Нехристи понимают, что силы наши не беспредельны. Роздыха они нам не дадут, будут наседать и наседать, покуда не прорвутся в город.
Сказанное Иванко предназначалось Якиму Влунковичу, который стоял рядом с ним на валу, устало опираясь на копьё. Правая щека тысяцкого была рассечена остриём сабли и залита кровью.
— Ратников осталось совсем немного, и те изнемогли вконец, — хмуро проговорил Яким Влункович. — Ещё один натиск мунгалов нам не выдержать.
— На этом рубеже и впрямь нам не устоять, брат. — Иванко взглянул на тысяцкого и указал рукой на мощные стены и башни детинца. — Зато вон там можно ещё долго держаться. Отдай приказ ратникам оставить Нижний град и укрыться на горе в детинце.
