Добравшись до города Кснятина, расположенного на берегу Волги, Терех свёл знакомство с тамошним купцом Труном Савельичем, которому он продал татарских лошадей. Трун Савельич и его супруга проявили участие к Тереху, перенёсшему столько опасностей. Уезжая из Кснятина в Торжок, они взяли Тереха с собой. Скорее всего, ими двигала также и алчность, поскольку Терех имел при себе немало серебра, найденного в походных сумах убитых им татар. Всё же Терех был благодарен Труну Савельичу и его жене за сострадание и помощь. Из чувства благодарности Терех откликнулся на просьбу Труна Савельича, вложив всё своё серебро в его торговые дела. Теперь, когда у Тереха дошло до помолвки с младшей дочерью Труна Савельича, его безмятежному житью-бытью опять пришёл конец по вине всё тех же проклятущих татар!
Такими мыслями терзался Терех, шагая по скрипучему снегу на торжище, г де гудела толпа горожан и сбежавшихся в Торжок смердов из окрестных деревень. На возвышение один за другим поднимались самые решительные из местных бояр и купцов, призывавшие новоторов не впадать в отчаяние, а собраться с мужеством и дать отпор татарам на стенах Торжка. Посадник Иванко объявил о созыве в ополчение всех мужчин от пятнадцати до шестидесяти лет. Каждому ратнику надлежало самому раздобыть себе копьё, щит, меч или топор. Каждый городской околоток должен был выставить свою пешую сотню во главе с воеводой. Всех смердов, бежавших от татар, было решено тоже зачислить в местное войско. Тут же на вече путём голосования были назначены десятники, сотники и тысяцкий. Всем оружейникам и бронникам было велено выдать посаднику Иванко всё имеющееся у них оружие, щиты, шлемы, брони и кольчуги. Расплатиться с оружейниками посадник Иванко собирался деньгами из казны княжьего наместника.
Пришёл на вече и тиун Гудимир, которому по должности надлежало приглядывать за домом и хозяйством княжьего посадника в его отсутствие. Не понравилось Гудимиру то, что посадник Иванко собирается запустить руку в мошну его господина. Выскочив на трибуну, Гудимир стал грозить Иванко и его сторонникам гневом Ярослава Всеволодовича, ибо деньги наместника по сути дела являются княжеским достоянием.
— Коль татары захватят Торжок, то они захапают и наше достояние, и княжеское, и твоё барахлишко, тиун, — заявил посадник Иванко. — Враг, идущий на нас, дюже сильный и безжалостный. Где князь Ярослав? Где его брат Георгий? Почто они не защищают нас от нехристей, коль поставлены правителями над нашей землёй? Молчишь, тиун. Иди, отпирай ларец с серебром, пусть князь твой раскошелится, ежели никакой иной помощи от него нету. Новоторам придётся самим промыслить, как спасти от татарской напасти свои дома и семьи.
Видя, что вече бурно поддерживает посадника Иванко, тиун Гудимир предпочёл не прекословить ему и отдать княжеские деньги на нужды местного ополчения.
* * *
«Воевать с мунгалами собрались, дурни набитые! — сердито думал Терех, шагая по пустынной улице, стиснутой с двух сторон частоколами и бревенчатыми стенами домов. — Вам ли, дурням безмозглым, тягаться с Батыевой ордой! Не видели вы, пустобрёхи, каковы татары в сече, потому и храбритесь, как отроки сопливые!»
Терех ушёл с шумного торжища, забитого людьми, не дожидаясь окончания вечевого схода. В нём сидело твёрдое стремление как можно скорее бежать из Торжка куда глаза глядят. Терех не собирался сражаться с татарами, поскольку он был уверен, что никакие укрепления, никакая доблесть не спасут жителей Торжка от этого страшного и неодолимого врага.
Ноги сами принесли Тереха к покосившейся избёнке Аграфены Воронихи. Войдя во двор, Терех запер ворота на засов.
Ещё в полутёмных сенях Терех почувствовал запах свежего теста и разделанной рыбы. Из-за двери до него долетел громкий возглас Аграфены, обращённый к шестилетнему сынишке:
— Пантиска, подбрось-ка дров в топку, а то у меня руки в муке!
«Стряпнёй занялась Ворониха, — сообразил Терех, — рыбные пироги печёт... на рыбьем жиру. И нету ей дела ни до крикунов на вече, ни до Батыевой орды!»
Толкнув скрипучую дверь, Терех вступил в жарко натопленную избу вместе с клубами холодного пара, окутавшего его высокие замшевые сапоги с меховой подкладкой.
Аграфена стояла у печи с ухватом в руках, на ней была льняная исподняя сорочица и юбка-понёва до колен из шерстяной ткани. Небрежно заплетённая тёмная коса была уложена на голове Аграфены в виде венца. Из-за своих чёрных как вороново крыло волос Аграфена и получила прозвище Ворониха. Жар печи обдавал её с головы до ног. Тонкая рубашка у неё на спине взмокла от пота, лицо было красное, тоже мокрое, распаренное.
— Доброго здоровья, хозяйка! — приветливо сказал Терех, снимая шапку. — Гостей принимаешь?
— Здрав будь, мил дружок! — улыбнулась Аграфена. — Тебе я всегда рада. Снимай шубу, проходи. Сейчас угощу тебя пирогами.
Терех плотнее притворил дверь, чтобы не было сквозняка, сбросил с плеч короткий тулупчик на волчьем меху, повесил шапку на прибитый к стене тонкий изогнутый рог косули.
Аграфена строгим шёпотом велела сынишке скрыться за пологом в комнатушке за печью.
— Присмотри там за Любашей, милый, — добавила Ворониха, ласково погладив сына по светло-русой головке.
Любашей звали годовалую дочь Аграфены.
— Слышала, сегодня спозаранку вечевой колокол гудел, — промолвил Терех, отогревая у печи свои замерзшие руки. — Весь этот сполох случился из-за смердов, которые прибежали в Торжок, спасаясь от мунгалов. По слухам, нехристи спалили Лущиху и Галахово.
— Пресвятая Богородица! — испуганно воскликнула Аграфена. — Это же в пяти верстах от Торжка.
— Вот-вот, — закивал головой Терех, — татары сюда идут в несметном множестве. Посадник Иванко призвал новоторов вооружаться, свозить в город сено для лошадей и коров на случай долгой осады. Вече избрало тысяцким Якима Влунковича, всех концевых старост назначили сотниками. В дружину зачисляют всех, кто имеет коня и тяжёлые доспехи. Всем прочим мужам и отрокам надлежит влиться в ряды околоточных сотен. С нынешнего утра будут усилены дозоры на стенах и башнях Торжка. Вот такие дела, красавица.
Терех тяжело вздохнул.
— Тебя тоже в дружину возьмут? — глянула на Тереха Аграфена. — Ты ведь в прошлом был гриднем.
— Все эти сборы и тревоги не для меня, — решительно проговорил Терех, подойдя к окну, залепленному бычьим пузырём. Ему не хотелось встречаться взглядом с Аграфеной. — Я куплю коня и сегодня же уеду из Торжка. Вот, собственно, почему я и пришёл к тебе, прелестница. Должок на тебе висит, как ты помнишь. — Подойдя сзади к Аграфене, Терех принялся мять пальцами обеих рук её пышные ягодицы сквозь мягкую ткань понёвы. — А долг платежом красен, как известно.
— Что ж, мил дружок, я долги плачу исправно, — промолвила Аграфена, собираясь доставать из печи готовые пироги. — Пусти меня, а то мои пышки и расстегаи подгорят.
— Ты сама, как пышка румяная! — прошептал Терех, содрогаясь от вожделения, а его руки продолжали жадно тискать полнотелую Аграфену. — Брось ты эти пироги, у нас мало времени!
