Слышал. Так сказки говорят о...
«О тех временах, когда драконы только начинали понимать, что права и обязанности идут рука об руку. Когда с отдельного участка Гобелена уходит сознание, он разрушается, ибо более его ничто не удерживает в реальности. Не мгновенно, разумеется, но неуклонно. Поначалу шаги на пути к гибели едва заметны, и можно считать, что всё в порядке, а потом становится слишком поздно предпринимать какие-либо действия, поскольку Нити перестают держаться друг за друга или, ещё того хуже, пытаются оттолкнуться каждая от своих соседок по узору. Собственно, нечто похожее можно увидеть на поле сражения, когда одна из противоборствующих армий обезглавлена: без командира солдаты быстро утрачивают боевой дух».
Хочешь сказать, Нити скреплены между собой только волей дракона?
«Волей и верой. В него и ему».
Я невольно вспомнил первое приключение Ксаррона. Вера? Или всё же доверие? «Я открою перед вами новые горизонты, которые вы даже представить себе не могли». Да, пожалуй, начало пути рождается в вере, а уже потом, много позднее, узнавая, что дорога не будет гладкой, доверяешься чутким рукам поводыря.
Они долго помнят своего хозяина?
«По-разному. Те, что первыми попали в узор, как правило, больше привязаны к сознанию дракона, те, что вплелись в окраины, меньше. Соответственно, дальние уголки разрушаются незаметнее и безобиднее, чем серединные, но медлить всё равно нельзя, потому что именно они граничат с владениями других драконов, а значит, образование прорех начинается с них».
Со смертью дракона из мира исчезает целый кусок, и если не принимать меры... А кстати, каковы они, эти меры?
«На некоторое время владетели соседних Нитей полностью растворяются в них, чтобы крохотными шажочками двигаться друг к другу по образующейся пустоте. Это трудная работа, но гораздо печальнее другое. Становясь пространством, дракон на некоторое время перестаёт быть личностью в полном понимании этого слова, и некоторые... Некоторые так и не смогли вернуться».
Но они живы?
«Да. Пески Эс-Сина — плоть одного из таких невозвращенцев. Безжизненная и безнадёжная».
Можешь не продолжать. Я хорошо помню пустыню.
«Те Нити по-прежнему прочно привязаны к Гобелену, однако на них никогда больше не зародится жизнь».
Но почему? Ведь искра сознания никуда не делась, она всего лишь...
«Рассеялась. Как бы тебе объяснить... О, придумала! Представь себе морской берег и мокрый песок, в котором отпечатываются любые следы. Когда ты ступишь на него, ты оставишь после себя глубокие ямки, и во время прилива верхние и нижние слои неизбежно перемещаются, порождая нечто новое... А если по песку вместо тебя пробегут сотни маленьких крабов? Их крохотные лапки едва взборонят поверхность. Так и сознание дракона: когда оно ярко вспыхивает то здесь, то там, Сила устремляется к нему, как корабль к маяку, и чем прихотливее окажется её путь, тем больше шансов возникновения жизни. Но когда сознание мерно тлеет повсюду... Зачем двигаться, зачем искать, зачем стремиться?»
Я уже наблюдал нечто подобное в пределах чёрно-белой Нити. Равнина песчинок одного-единственного оттенка, неспособных перемешаться между собой без воздействия извне, когда изменения должны происходить прежде всего внутри.
Печально.
«Таковы правила. Теперь понимаешь, почему драконы быстро согласились не искать погибели друг другу?»
Потому что удар, нанесённый на одном краю мира, обязательно аукнется на другом. Но как же тогда...
«Тебя что-то смущает?»
Шеррит. Она пыталась меня убить. Как у неё хватило смелости или глупости нарушить древний закон?
«Девочка решила, что смерть Разрушителя не внесёт в мироздание никаких изменений, раз уж твоя плоть не является частью Гобелена».
Но она является!
«Да. Только живёт иначе. Живёт наоборот и умирает... Тоже наоборот».
Живёт, поглощая миры, а умирает, наполняясь.
«Примерно так. Поэтому, с точки зрения Шеррит, твоя смерть могла стать лишь благом. Но в тщательно сделанные расчёты всё же закралась ошибка».
Какая?
«Когда сознание Разрушителя спит, ожидая своего часа, беспризорную Пустоту и впрямь легче лёгкого наполнять. Но заполнить её можно только новой плотью. Плотью новорождённого дракона».
Который непременно сам станет Разрушителем.
«Верно...»
Так, значит, поэтому мне предлагали испить Алмазной росы? Усыпить сознание, но не изгнать его полностью из Гобелена и получить тем самым возможность беспрепятственно творить новые миры?
Мантия хихикнула, предпочитая не отвечать.
И значит, поэтому, хотя я жив и здоров, драконы не спешат обзаводиться потомством? Потому что Пустота, вновь обретя настоящего хозяина, не слишком-то хочет сдавать свои позиции?
«Да, любовь моя. Лишь ты можешь приказать ей потесниться. Как было при рождении наследника Танарит. Помнишь?»
Но я ничего никому тогда не приказывал.
«Верно. Ты желал, а твоё желание — закон для твоей верной спутницы».
Как странно... Получается, и в жизни, и в смерти драконы не могут и шагу ступить без моего дозволения?
«Именно так. Прими этот парадокс за каприз богов, даровавших тому, кто создавался ничтожным рабом, привилегии высшего господина».
Это какой-то бред! Но даже если он — истина, даже если иначе быть не может... Если нужно моё непременное согласие на рождение нового дракона, почему никто не придёт и не попросит о нём?!
«Потому что многие из них, к своему несчастью, помнят тебя прежнего, во всех прошлых перерождениях. А надо сказать, милым и послушным мальчиком ты не бывал никогда».
Но теперь я другой. Я ведь изменился, правда?
Мантия взяла долгую паузу на улыбку.
«Изменение? Слишком сильное слово. Ты всего лишь повзрослел и понял, что всё время есть сладкое попросту неинтересно, когда вокруг существует великое множество разных, а главное, уместных каждый в свой срок вкусов».
И мстить тоже когда-нибудь наскучивает. Злиться, ненавидеть, скорбеть... Посвящая многие годы одному чувству, обворовываешь себя сам. Грезя о будущем, не нужно забывать прошедшее, но и всё время толкать его в бок, мешая спокойной дрёме, тоже не стоит. Пусть оно будет под рукой, но пусть посапывает, сладко или тревожно, пока не понадобится для дела.
Должно быть, мне предыдущему под конец жизни здорово надоело жить прошлым. И убийство мужа Тилирит стало последней горькой данью памяти моих предшественников, жаль только, что на Торроне путь обрывался. А может... Может, того «меня» посещали те же мысли? Может, он руководствовался не вспышкой гнева, а холодно и трезво рассчитал свои шаги? Он ведь хотел умереть, потому что оказался в пустоте, потому что потерял единственное близкое существо, которому так и не успел признаться... Нэмин’на-ари. Возлюбленная? Да, он мог так её называть, не зная, какой бывает любовь драконов. Не успевший узнать...
