Кристин подняла голову и озадаченно нахмурилась.
– Думаешь, я из-за этого плачу? Боюсь, что ты умираешь? – В голосе Кристин прозвучала глубокая грусть. – Люсьен, мне прекрасно известно, что ты поправишься, хотя доктор и сказал, что выздоровление будет не быстрым и придется набраться терпения.
– Тогда почему же ты плачешь?
– Джозеф умер. Еще до того, как его полк добрался до Бетансоса. Сказали, замерз насмерть. Теплой одежды у них не было. Письмо получила на следующий день после того, как приплыл ты. Подумать только, а я столько времени ничего не знала…
Кристин подняла руку и показала Люсьену кольцо из белого золота с крупным бриллиантом.
– Когда Джо приезжал домой на побывку, сделал мне предложение. Решили пожениться, когда он вернется…
– Джо Барнли умер? Мои соболезнования. Вот…
Люсьен знал, что сестра терпеть не может крепкие выражения, поэтому вовремя осекся. Но Кристин отлично поняла, что он хотел сказать, и недовольно поджала губы.
– Только не говори, что ты никогда не выражалась, даже в мыслях. Неужели ни разу не хотелось дать выход злости?
Кристин лишь покачала головой. Люсьен в ответ хрипло рассмеялся.
– В таком случае советую попробовать, станет легче.
– Вижу, цинизма у тебя прибавилось, Люс.
– Полагаю, неудавшиеся военные кампании оказывают подобное воздействие на всех. Все эти ошибки командования, из-за которых страдают солдаты…
Люсьен тяжело вздохнул и замолчал. Лучше не углубляться в эту тему. Кристин вовсе ни к чему знать, что ее жених умер из-за неудачных планов командования. Пусть думает, что британские войска, руководимые Муром, знали, что делают, и Джозеф пал во имя великой, благородной цели. Люсьен закрыл глаза и почувствовал облегчение, услышав, как Кристин встала и вышла из комнаты. Люсьен по своему опыту знал: когда кто-то переживает горе, понять и разделить его не в состоянии ни один человек.
Он представил, что над ним склоняется Алехандра, заклиная не сдаваться. Но силы оставили Люсьена с тех пор, как он шагнул на борт судна в Понтеведре. Он неловко шевельнул рукой, и запястье начало кровоточить в том месте, где доктор делал кровопускание. Люсьен поднял руку – на простыню упала сначала одна алая капля, потом другая. Это напомнило ему о шрамах на правом запястье Алехандры – беспощадно ровных и суровых белых линиях. Где она сейчас? Все ли с ней в порядке? Вернулась ли на гасиенду домой к отцу или совершает очередную разведывательную вылазку среди холмов Ла-Коруньи? Люсьен решил, что утром обязательно попросит Дэниела узнать, какова обстановка в Испании. А потом Люсьен непременно вернется и разыщет ее. С этой мыслью Люсьен закрыл глаза и провалился в глубокий сон.
Четыре недели спустя Люсьен уже снова был в Лондоне и мог совершать недолгие прогулки на короткие расстояния. Конечно, полностью он еще не восстановился, часто чувствовал себя неважно и быстро утомлялся, но, по крайней мере, наконец поднялся с кровати.
Когда рано утром сразу после завтрака в городскую резиденцию семейства Говард явился Дэниел, Люсьен сразу почувствовал: что-то не так. Он торопливо извинился, встал из-за стола и провел друга в библиотеку, где можно было спокойно побеседовать, не опасаясь, что разговор дойдет до ушей других членов семьи. Люсьен уже примерно догадывался, в чем дело.
– Что слышно из Испании?
Дэниел молча протянул Люсьену запечатанный конверт. Выражение его лица было мрачным.
– Дурные вести? – уточнил Люсьен и вновь не дождался ответа. Оставалось только поспешно разорвать конверт, развернуть послание и прочесть строки, написанные крупным витиеватым почерком.
«С прискорбием сообщаю, что гасиенда, принадлежавшая сеньору Энрике Фернандесу де Кастро была полностью разрушена во вторую неделю марта 1809 года, никого из домочадцев найти не удалось, похоже, что все лица, проживавшие в ней, погибли при пожаре, а именно…».
Далее следовал список имен, в котором первыми пунктами значились Алехандра и ее отец.
Люсьен вскинул голову:
– Ты знал, о чем здесь написано?
– Меня предупредили, чтобы велел тебе присесть, прежде чем будешь читать.
– Погибли…
Люсьен перечитывал имена снова и снова, будто надеясь прочесть, что Алехандре удалось уцелеть. Между тем Дэниел пересек комнату и достал два бокала из шкафа красного дерева. Потом плеснул в оба щедрую порцию бренди. Протянув один бокал Люсьену, опустился в кожаное кресло напротив него.
– Расскажи, кто такая эта девушка и что тебя с ней связывало, Люс. Вот увидишь – сразу станет легче.
Люсьен в этом сомневался, он чувствовал невыносимую боль потери.
– Алехандра была смелой и красивой и сражалась за меня и мое благополучие даже больше, чем я сам за себя. Это она обнаружила меня на следующее утро после отступления, лежащим под мертвой лошадью, и велела отнести на гасиенду.
– Да, и впрямь отважный поступок, – согласился Дэниел.
– Она привела меня в порт Понтеведры и посадила на корабль. Потом вернулась обратно на гасиенду. – Отпив большой глоток бренди, Люсьен продолжил: – Подумать только!.. Погибла при пожаре! В голове не укладывается. Надо было настоять, чтобы Алехандра уплыла со мной в Англию. Тогда этого не случилось бы. Но она сказала, что не может покинуть Испанию, потому что это ее родина, а я…
Он осекся. «Что я?» – мысленно спросил себя Люсьен. Кем он был для Алехандры?
– Ты любил эту женщину? – не стал ходить вокруг да около Дэниел.
– Нет, – с болезненно сжимающимся сердцем солгал Люсьен. Он просто не в состоянии был говорить о своих чувствах вслух.
Люсьен судорожным движением скомкал лист бумаги в кулаке. Его била сильная дрожь. Казалось, сердце вот-вот разорвется от невыносимых страданий. Дэниел шагнул к нему, взял из его руки бокал и помог дойти до дивана. Затем укрыл Люсьена теплым одеялом.
– Может, позвать доктора, Люс?
– Нет, не надо, – произнес Люсьен. Постепенно способность соображать здраво вернулась к нему. Разжав плотно стиснутый кулак, он уронил письмо на пол. – Сожги, пожалуйста, – попросил Люсьен Дэниела.
Он не хотел перечитывать это письмо, чтобы опять обнаружить ее имя в самом верху списка. Оказалось, второе имя Алехандры – Флоренсия. Об этом Люсьен не знал. Он многого о ней не знал и теперь никогда не узнает. Тем временем Дэниел исполнил просьбу Люсьена. Бумагу охватили языки пламени, и скоро огонь поглотил листок целиком.
– Это Алехандра придумала сделать тебя брюнетом?
– Да. Думала, так безопаснее. Еще одна мера предосторожности, чтобы я меньше бросался в глаза.
– Жаль, что не довелось познакомиться с такой замечательной женщиной. Твоей женщиной.
– Да… моей…
Теперь по щекам Люсьена градом катились слезы, он не мог и даже не пытался их сдержать. Сердце терзала такая глубокая, безысходная боль, что казалось, будто оно вот-вот разорвется.
