– Какая неблагодарность с нашей стороны. – Уинтерли небрежно пожал плечами, но Калли заметила, как он покраснел, и поняла, что слова лорда Лорейна задели его за живое.
– Мальчик мой, кое-что гораздо важнее, чем напускная грубоватость, в которую никто из нас не верит, – улыбнулся лорд Лорейн, оборачиваясь к Уинтерли. Затем он подал руку Калли, как будто понял, что ноги у нее еще подкашиваются после откровений Гидеона.
Гидеон выглядел так, словно собирался потребовать для себя права сопровождать ее наверх, но Калли покачала головой, и он с независимым видом отвернулся. Что ж, она сумеет доказать, что будет рядом с ним, куда бы он ни вздумал пойти.
– Не думайте, моя милая, что дело дойдет до кулачного боя, если мы оставим их наедине, – тихо заметил его светлость, когда они оказались вне пределов слышимости. Через паузу он продолжил: – Калли, мы никогда не собираемся причинять боль тем, кого мы любим, но, поскольку мы все хрупки и все мы люди, нам это как-то удается, – лорд Лорейн говорил так, будто многое знал по своему опыту. – Здесь есть уголок, где никто не может нас подслушать, и я думаю, что мне кое с кем, кто напускает на себя такой безучастный вид, стоит поговорить там без посторонних.
– Почему мы должны говорить именно сейчас?
– Я не хочу, чтобы внучка, которая наконец оказалась под моей крышей, чувствовала себя так, словно она здесь только потому, что я не мог этого избежать. Удели мне несколько минут и выслушай меня если не ради меня самого, то ради другого твоего деда.
Глава 12
Лорд Лорейн не спеша зажигал свечи, как будто на это требовалось много времени. Калли озиралась по сторонам. Дедушка привел ее в помещение необычной формы – оно находилось над внушительным входом в тюдоровском стиле. Калли живо представила, как раньше здесь собирались жившие в доме леди – они приходили сюда почитать и повышивать при дневном свете, льющемся из огромных распашных окон в мелком переплете. А может быть, они, волнуясь, ждали, когда их возлюбленные прискачут к дому, чтобы просить их руки.
– Привычка иногда бывает такой же вредной, как откровенное зло, – произнес ее дед с печальным вздохом: судя по всему, он очень жалел о некоторых собственных привычках.
– Может быть, но, если вам так не нравилось то, что тогда происходило, почему вы много лет назад не вмешались в наши с Гидеоном дела? – с любопытством спросила она.
– Возможно, я и считаю себя тугодумом, но в конце концов мне удалось научиться не делать другим еще хуже. Если бы только я позволил твоему отцу самому решать свою судьбу, возможно, сейчас мы были бы официально признанными родственниками, а он мог быть еще жив. Но я настоял, чтобы он женился на девушке по моему выбору. К сожалению, оказалось, что она не в состоянии исполнять супружеские обязанности… Надо ли напоминать, что бедная девочка даже сейчас с трудом может находиться в одной комнате с представителем моего пола моложе семидесяти лет!
– Это не извиняет того, что он сделал с моей матерью, – возразила Калли.
– Его ничто не извиняет, но он был молод, слаб и, должно быть, испытывал сомнения в связи с будущей свадьбой, к которой его подталкивала ошибка его родителей… Я позволил его матери избаловать его, когда оказалось, что из всех наших детей только он пережил младенческие годы. И мне не хватило силы воли, чтобы самому оказывать на него влияние. Я лишь не позволил ему выбрать спутницу жизни по своему вкусу, хотя именно такой выбор ему следовало сделать по праву. Моему Уиллу никогда и ни за что не приходилось бороться, поэтому он пошел на попятный при первых признаках сопротивления и поступил, как ему было велено. Замечательно, что Соммерс оказался хорошим человеком, который не отвернулся от дочери и ее ребенка. Я не оправдываю Уилла, но большая часть вины лежит на мне.
– Наверное, моя мать не считалась блестящей партией, – согласилась Калли, чувствуя, что предает свою очень юную мать. Впрочем, нынешняя миссис Уиллоуби не питала почти никаких чувств к дочери, которая должна была постоянно напоминать ей о собственной глупости. – Дедушка Соммерс был самым настоящим джентльменом – лучшего я не встречала, – но родственники не хотели посылать его в хорошую школу, а потом в университет, чтобы он стал ученым, как ему хотелось… Ничего удивительного, что вы и леди Лорейн не обрадовались, когда ваш сын объявил о своем намерении жениться на младшей дочери приходского священника, а не на титулованной леди, которую подобрали для него вы.
– Трудность в том, что он так и не стал ей мужем и опорой по-настоящему. Он что-то бессвязно говорил о девушке, рядом с которой он ощущал себя лучшим человеком… Повторяю, он не умел бороться за свое счастье… Жалел об этом до последнего дня, но ему не хватило смелости убежать с любимой и рискнуть остаться без гроша. Позже он признался: его любимая уверяла, что хочет выйти за человека состоятельного, обладателя хорошего имения. Но, по-моему, такое заявление больше в духе не твоей матери, а твоей тетки. У Серафины Соммерс всегда было хитрое лицо, даже в детстве, и она, бывало, до синяков щипала других девочек, которые оказывались красивее или живее, чем она. Каждая девочка в приходе была или хорошенькой, или милой, так что я совсем не удивлен, что Серафина выросла настоящей мегерой. Мне бы еще тогда понять, что она что-то замышляет!
– Едва ли вы могли это понять, если мой отец так и не признался, на ком он хочет жениться.
– Может быть, и нет, но воспитание – дело любопытное, верно? Ты и твоя мать жили в том же доме и получили то же образование, что Серафина Бартл, но вы с ней как небо и земля. Отец Гидеона обращался с ним хуже, чем с дворняжкой, однако он вырос хорошим и благородным человеком. Положа руку на сердце, можешь ли ты представить его настолько слабым и бесхребетным, чтобы он бросил любимую женщину и еще нерожденного ребенка и женился на женщине, которая не выносила даже его прикосновений, только потому, что ему так велели?
– Нет, – ответила Калли, понимая, что ее загнал в ловушку очень коварный противник. – Он убежал бы на шотландскую границу прежде, чем кто-либо понял, что они сбежали.
– Так почему, Калли, ты по-прежнему винишь его в своих невзгодах?
– Потому что я слаба, как мой отец, – ответила она, вставая и начиная расхаживать перед темными окнами. – Когда мой мир распался на куски, я прогнала Гидеона. Он умолял, чтобы я осталась рядом, пусть даже я больше не хочу с ним жить, но я ответила отказом и пожелала начать жизнь сначала там, где можно притвориться, будто ничего вообще не было. – Калли не оборачивалась, чтобы не видеть упрека в черных глазах собеседника, так похожих на ее собственные. – Тогда я думала только о себе; я хотела, чтобы он страдал, мучился и чувствовал себя мертвым внутри, как я… И мне это удалось. Так что… понимаешь, дедушка, я не заслуживаю счастья! И не знаю, буду ли счастлива еще когда-нибудь.
– Мы можем наслаждаться незаслуженным счастьем вместе, – послышался у нее из-за спины сдавленный голос Гидеона, и Калли ахнула от ужаса: оказывается, он все слышал!
– После всего, что я наговорила, заставив тебя отвернуться от меня? – уныло спросила она, глядя на его отражение в темном оконном стекле, когда он подошел ближе.
