– Ах, лисичка! Что ж, не спешите. – Он жестом показал, что отпускает их, а сам уселся за письменный стол. Свора его собак расположилась на полу. Лорд Лорейн притворился, будто не слышит, как они с Гидеоном поспешно прощаются с ним.
– Наверное, и к лучшему, что он нам помешал, – угрюмо произнес Гидеон, когда наконец следом за ней вошел в их просторную гостиную, а Калли осмотрела спальню и гардеробную, желая убедиться, что здесь нет Бидди.
– Да уж, едва ли мы могли бы заниматься любовью в библиотеке его светлости, верно?
– Не надо, Калли! – прохрипел он, сдерживаясь из последних сил. – Не предлагай воду умирающему и не ожидай, что на тебя набросятся, как будто ты моя последняя надежда на земле.
– Я хочу попробовать еще раз, Гидеон, – прошептала она и заглянула ему в глаза, хотя это стоило ей огромных усилий. Она зажмурилась, когда увидела, что он по-прежнему настороже, как будто отгородился от всего мира, который не мог подчиниться его воле. – Я хочу этого так сильно, что мне больно.
– Ах, Калли, ты должна быть совершенно уверена в своих желаниях, прежде чем предлагать мне такое! Учти, если передумаешь, я уже не смогу пойти на попятный и сыграть в благородного рыцаря! У меня много лет не было жены. Я слишком опасен для того, чтобы сейчас играть со мной.
– Думаешь, я не тосковала, мне не было больно, я не думала о тебе? – прошептала она едва слышно. – Я горела в огне. Ты был мне нужен. Я страдала по тебе, Гидеон, ночь за ночью и неделю за неделей каждый год с тех пор, как мы расстались. Мне всегда был нужен и будешь нужен только ты, ты один. Просто я хотела причинить тебе боль… я поступила жестоко и мелко. Когда я прогнала тебя, я думала, что чувство вины, ярость и боль от потери Грейс уйдут вместе с тобой, понимаешь? Но они никуда не делись, и легче было думать, что во всем виноват ты, чем понять, какой глупой, ревнивой дурочкой была я сама.
– Не нужно было мне уезжать, – мрачно проговорил он, что почему-то разозлило ее.
– Почему же? Я ведь тебя прогнала, так почему ты должен был остаться, когда я ничего не могла с собой поделать? Я лишь снова и снова причиняла тебе боль!
– Значит, ты поэтому повернулась ко мне спиной? – спросил Гидеон, как будто эти слова вызывали у него горечь. – Чтобы… защитить меня?! Что же у нас была за семья, если ты думала, что должна защищать меня от твоих глубочайших эмоций, как будто я мог разбиться?
– Не уходи, – прошептала она, и эти слова вырвались словно из самого ее сердца. Ей вдруг показалось, что он сейчас бросится вниз и прикажет седлать коня, чтобы вернуться в Лондон, несмотря на грозу и ливень, которые отыгрывались за долгие недели засухи.
– Я должен. Каллиопа! Тебе лучше держаться от меня подальше, потому что сейчас со мной неспокойно.
– Нет. Я не позволю тебе уйти и не возвращаться много лет. Нам нужно обо всем поговорить. Не для того я влачила жалкое существование последние девять лет, чтобы продолжать то же самое, но по-другому, когда ты вспомнил, что у тебя есть жена, и вернулся домой.
– Каллиопа, я помнил о том, что у меня есть жена, каждую секунду из тех девяти лет! Если у тебя сохранился хоть какой-то разум, ты сейчас отойдешь и вспомнишь, как много времени прошло с тех пор, как мы с тобой лежали вместе в постели. Я не собираюсь бежать в Лондон, как выпоротый мальчишка, но уверяю тебя, находиться сейчас со мной в одной комнате очень опасно!
– Еще бы! – пылко возразила она, подбоченившись, как сердитая рыночная торговка. – Я женщина. Очевидно, ты способен обойтись без женщины, но я больше ни дня не согласна жить без мужчины! Я хочу тебя! Видишь? – Она опустила подбородок, привлекая его внимание к своим набухшим соскам, которые просвечивали через тонкую ткань ее перешитого платья.
– Ты думаешь, я слепой или глухой? Конечно, я все вижу!
– Тогда почему ты только смотришь, Гидеон? – спросила она, как будто для нее было обычным, когда он словно прожигает ее насквозь своим взглядом.
Наконец-то он стал прежним Гидеоном, полным искрометной страсти. Судя по тому, как он прикрыл глаза, он готов был наброситься на нее… Он здесь, он рядом! Сердце у нее бешено билось, тело одновременно напряглось и таяло от желания. Как же она скучала по нему! А он только смотрит на нее?!
– Не обращай внимания на мои слова, Гидеон, – продолжала она. – Я не против, если мы слепо предадимся страсти, муженек, только перестань смотреть и, ради всего святого, начинай меня соблазнять!
– Боюсь, что мы никуда не улетим, а на полном скаку врежемся в стену, – неуверенно возразил он, но глаза его горели, а губы… губы так и манили согрешить. Он не сводил с нее голодного взгляда, взгляда, посылавшего в нее новую искру, которая все сильнее разгоралась внутри, а ведь они еще не прикасались друг к другу!
– Я хочу врезаться в стену только вместе с тобой, Гидеон! – произнесла она, и пыл отразился в ее откровенном взгляде, выразившем всю ее отчаянную тоску по нему.
Миг – и она преодолела разделявшее их расстояние. Теперь они были так близко, что она ощутила мелкую дрожь его стройного, мускулистого тела. И вот они уже прильнули друг к другу, и ей показалось, что их кожа плавится, что любой другой вид существования уже невозможен и теперь каждый видит мир только через другого.
– Поцелуй меня, я не стеклянная, не разобьюсь, – прошептала она, изнемогая от страсти и тая, словно мед.
– Сам вижу, – хрипло ответил он…
И вот его дыхание уже ласкает ей щеку; она бесстыдно изогнулась, приподнялась на цыпочки и подставила ему губы.
Вот ее Гидеон, ее любовь! Наконец-то он вернулся к ней! Она дрожала, как осиновый лист, когда их губы встретились. Сначала поцелуи были робкими и неловкими, но постепенно становились все более пылкими. Они заново узнавали, изучали друг друга, вспоминали, какими они были раньше, и радовались тому новому, что в них появилось. Сгорая от нетерпения, она разомкнула губы, приглашая его, ахнула от жаркого желания, когда его язык проник к ней в рот и принялся ласково поддразнивать. Он проникал все глубже, усиливая пульсацию, превращаясь в биение самой жизни. Он задохнулся, ненадолго отстранился, чтобы набрать воздуха, и принялся покрывать стремительными поцелуями ее подбородок, спустился к шее, а затем провел губами до уха. Воспоминания о его прикосновениях и их новизна потрясали ее до глубины души. Он без труда находил места, которые раньше сводили ее с ума. Теперь он не спешил, наслаждаясь прежними ощущениями и новой зрелостью ее женственных изгибов. Возможно ли достичь пика наслаждения лишь оттого, что он нежно покусывает мочку ее уха? Калли извивалась и трепетала; если ей суждено летать, ей хочется сделать это только с ним.
Он задышал хрипло и неровно; видимо, ему тоже приходилось изо всех сил сдерживать себя. Его руки быстро и немного неуклюже возились со шнуровкой ее корсажа. Она одобрительно улыбнулась, хотя понимала, что он смотрит на нее невидящим взглядом – наверное, так же, как и она на него. Им двигало желание соединиться с ней. Им с трудом удавалось раздевать друг друга. Она мягко приложила его ладони к лифу тонкого платья. Он рывком разорвал на ней материю. Не важно, что будет дальше. Для них есть только здесь и сейчас…
