– Почему ты решила, что она перестала любить тебя? Что случилось?
– Она больше не говорила мне, что я красивая, что она любит меня. Вместо этого она говорила: «Какие у тебя пошлые духи», «Тебе не идет эта помада», «Ты слишком громко смеешься».
– Ты чем-то рассердила ее?
– Если это и было что-то конкретное, она никогда об этом не упоминала, – горько ответила Галила.
– Может быть, она завидовала твоей молодости? Ты говорила, что она не хотела становиться бабушкой.
– Может быть. Может быть, она завидовала тому, что у меня вся жизнь впереди. Я сегодня весь день о ней думаю. Она, наверное, скорее умерла бы, чем пришла на мою свадьбу. Хотя видишь, она так и сделала. Она ненавидела, когда кто-то, кроме нее, был в центре внимания. Она говорила: «Ты ведешь себя как Малак». Его она действительно ненавидела и даже не пыталась это скрыть. – Галила никогда никому этого не говорила и теперь испытывала странное чувство облегчения. Она посмотрела на Карима и развела руками: – Видишь? А теперь это происходит снова. Ты внушаешь мне, что я тебе небезразлична, что ты заботишься обо мне, но что будет через десять минут? Через час? Утром? Ты опять обо мне забудешь?
Он отвел взгляд, пораженный тем, как выглядит его поведение в ее глазах. Он защищал себя – всю свою страну. Но он не видел, что, защищая себя, он ранил ее.
– Что со мной, Карим? – спросила она с затаенным страхом. – Я почти убедила себя, что причина равнодушия моей матери – в ней самой. Но вот теперь ты ведешь себя точно так же. Значит, проблема во мне? – с отчаянием спросила Галила. – Что-то не позволяет людям любить меня. – Но что?
* * *
Карим стоял неподвижно, будто статуя. На секунду ей даже показалось, что он не дышит. Он молчит, потому что хочет пощадить ее?
– С тобой все в порядке. Это бессмыслица.
– Вот, пожалуйста! Я бессмысленна. – Она чувствовала себя так же, как в первые годы, когда мать начала отдаляться. – Я знаю, что я – смешной человек. Мои братья мне все время говорили, что я не должна так цепляться за людей и так нуждаться в симпатии. Но я не понимаю, чем я отталкиваю людей? Я что-то не то говорю? Что же, мне просто стоять молча и позволять на себя любоваться? Но с чего бы кому-то любоваться мной? Я не так красива. Шея слишком тонкая, и бедра, как у моей матери. Нос слишком длинный. Помоги мне понять, что со мной не так, Карим! Как я могу исправиться, если не знаю, что исправлять?
– Тебе ничего не нужно исправлять.
Галила уронила руки.
– Хорошо. Давай просто… – Она махнула рукой в сторону постели, но слезы потекли у нее по щекам. Она не знала, сможет ли она пройти через это.
– Галила, с тобой все хорошо, – повторил он, подходя и беря ее руки в свои. – Посмотри на меня. – Он дождался, пока она поднимет глаза. – Ты очень красивая. Ты…
Его рот сжался, и Галиле показалось, что он снова отгородился от нее невидимой стеной. Она попыталась вырваться, но он крепко сжал ее руки.
– Послушай! Рядом с тобой я забываю об осторожности. А я такого никогда себе не позволяю. Разве что при моей матери. И мне это… некомфортно.
– А мне некомфортно забыть свою осторожность только для того, чтобы меня потом забыли. Вот почему я все еще девственница. Мне тоже некомфортно быть настолько незащищенной. Пока я не буду уверена, что мое сердце в безопасности. – Она вырвалась. – Может быть, это нормально? Может быть, глупо думать, что есть отношения, в которых можно чувствовать себя в безопасности? – Она снова повернулась к нему. – Но твои родители были влюблены и счастливы. Это возможно, Карим.
На этот раз он отвернулся и обреченно вздохнул.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала она, чувствуя неприятный холодок внутри. – Что я испортила нашу первую брачную ночь. Но я просто…
Она просто была разочарована. Насмерть. До трещин в сердце.
– Я просто не знаю, как жить дальше. Вот тебе все безразлично. Как тебе это удается, Карим?
Его плечи вздрогнули, будто под ударом кнута.
– Я долго этому учился, – сказал он безжизненным голосом. – Держать свои мысли при себе и контролировать свои желания. Человек в моем положении не имеет права быть уязвимым. Я не могу, Галила. Я отвечаю за свою страну.
Она поджала губы и кивнула.
– Я знаю. Посмотри на моего отца. Он отрекся, потому что его совершенно уничтожила смерть моей матери, даже несмотря на то, что она сделала. Я просто не знаю, как стать такой, как ты, Карим, а не таким, как он.
– Я не хочу, чтобы ты была такой, как я, – тихо сказал он. – Ты нравишься мне такой. Какая ты есть.
– Ты даже не знаешь меня, Карим, – ответила она, но ей так хотелось верить его словам.
– Неправда. Даже сегодняшний праздник. Ты могла бы предоставить дворцовым службам заниматься им. Но ты сделала все сама. И ты красивая. Настолько красивая, что сначала можно подумать, что в тебе нет ничего, кроме красоты. Ты умная и добрая. И ты настоящая королева. А для меня жизнь короля – это полоса препятствий, где мне приходится на каждом шагу что-то преодолевать. А ты здесь как рыба в воде.
– Это комплимент не мне, а моей маме, она меня всю жизнь к этому готовила.
– И еще ты скромная.
– Карим, мне очень приятно, что ты это говоришь…
– Я говорю это не из вежливости, – оборвал он ее. – Я говорю то, что узнал о тебе за время нашего короткого союза. У тебя есть качества, которые я не ожидал в тебе найти, но я вообще никогда не ожидал, что у меня будет партнер. Жена – да, но не кто-то, на кого я смогу опереться. Это странно для меня. Ты это понимаешь? Я не хочу привыкать к тебе. Я никогда не нуждался в тебе раньше. Так почему я нуждаюсь в тебе сейчас? Но это так. Это парадокс, и я не знаю, как его решить.
– То, что ты не пускаешь меня в свою жизнь, меня убивает. Ты это понимаешь? Каждый раз, когда ты отталкиваешь меня, мне больно. Как мне отдаться тебе сегодня вечером, зная, что завтра ты оттолкнешь меня?
– Не оттолкну, – сказал он голосом холодным и острым, как кинжал.
Углы его рта изогнулись, и тот тоже стал похож на кривое лезвие кинжала джамбия. Карим напоминал воина, который обороняется, но готов атаковать. Галила видела борьбу на его лице и понимала, как нелегко ему дается это обещание.
– Не оттолкну. – Карим погладил ее по щеке. Взгляд упал на ее горло, где пульсировала жилка. Он провел рукой вниз и почувствовал ее пульс. – Потому что я готов на все, что угодно, чтобы прикоснуться к тебе. – Его голос был одновременно болезненным и ласкающим. – Это правда. И я не могу поверить, что я даю тебе в руки это оружие.
Он выглядел измученным, но если его признание было оружием, то одновременно он обезоружил ее. И теперь оба были беззащитны. Она положила руку ему на грудь и почувствовала стук его сердца.
– И со мной то же самое. Ты знаешь это, – прошептала она.
