Конечная точка поездки на фронт – штаб 2-го Кавалерийского корпуса, и очень важно, чтобы мои подчиненные знали не только об отваге своего командира, но и то, что он выполняет свои обещания. А то, что это станет известно, я даже и не сомневался. Тем более если я это сделаю открыто – например, в штабе Петроградского гарнизона. Казаки были направлены на операцию штабом Петроградского гарнизона, вот я и отдам деньги непосредственному командиру казаков, есаулу Сытину. И не тет-а-тет, а перед строем его подчиненных казаков. А вот передачей денег родственникам погибших железнодорожников займется Кац. Направит того же Владимира Венедиктовича на станцию Лазаревская с нужной суммой денег. Пусть юрист общается с родственниками погибших. Это и будет проверкой его пригодности служить нашим интересам. Если с этим поручением не будет никаких проблем, то ему можно будет доверить выполнять и более важные поручения. Вот какие мысли вызвала прочитанная статья. Поэтому когда мы подъехали к зданию резиденции Синода, я отправил водителя в Смольный с запиской, чтобы секретарь Джонсон переслал мне с Георгием дежурный портфель. Это мы с Кацем так называли небольшой портфель, в котором находилось три тысячи рублей на срочные оперативные расходы.
А еще из-за этой статьи я несколько скомкал визит к обер-прокурору. Появилась еще одна незапланированная задача, которую нужно было выполнить до отъезда из Петрограда. Я не стал с Раевым подробно обсуждать непонятные высказывания некоторых из великих князей. Конечно, не из-за того, что спешил, а больше из-за того, что был в стороне от склок в доме Романовых. Я слышал от Натальи о демарше великих князей, который она охарактеризовала как «великокняжеская фронда», но детально об этом ничего не знал. А откуда мне, спрашивается, знать, если я жил по определенной совместно с Кацем схеме, не пытаясь расширить круг общения. Встречался только с теми людьми, которые реально могли помочь задаче, которую мы с Кацем поставили перед собой. А это ни много ни мало, изменить историю своей родины. Что не входило в эту задачу, меня мало волновало. К тому же великие князья и не пытались вовлечь Михаила Александровича в свою тусовку. Так как он слыл аполитичным и не желающим ничего менять в политическом устройстве России.
Так что для меня стали новостью слова Николая Павловича Раева, что ряд великих князей встали в оппозицию к царствующему монарху. Общим требованием великих князей стало отстранение от управления страной Григория Распутина и «царицы-немки». Хорошо, что я вечером прочитал об отношении обер-прокурора к Распутину, поэтому заявил:
– Да мальчишки они, начитавшиеся французских романов. Устроили, понимаешь, «великокняжескую фронду», по аналогии с фрондой принцев во Франции семнадцатого века и думают, что делают благо для страны. Не понимают, что только Григорий Распутин может вылечить наследника. А если прямо сказать, то предсказаниям Сибирского старца я верю. Беречь такого уникума надо, а не поливать грязью.
Своим пассажем я как елея налил в душу обер-прокурора. Обозначил принадлежность к его лагерю. Раев стал ласков и податлив, соглашаясь со всеми моими предложениями. Стало понятно, что Михаил Александрович получил мощного союзника в лице обер-прокурора Святейшего Синода. Чтобы не напортачить и оставить хорошее впечатление, я начал прощаться. Конечно, не сразу и резко, а хитро, выуживая от обер-прокурора обещания помогать моему секретарю в многотрудном деле умиротворения малых народностей империи. Одним словом, Раев обещал содействие служб Синода деятельности КНП, возглавляемой моим секретарем Джонсоном. А поддержка или, по крайней мере, невмешательство в наши дела многого стоила.
В конце концов, тепло распрощавшись с Николаем Павловичем, я с чувством хорошо проведенной работы направился к «Роллс-ройсу». За то время, которое я общался с Раевым, Георгий не только успел съездить в Смольный и привезти дежурный портфель, но и купил столь любимые мной жареные пирожки с квашеной капустой. По пути до места дислокации Петроградского гарнизона я наслаждался этим чудом народной кулинарии. Все хорошо в этих пирожках, вот только пришлось, перед тем как направиться к генералу Хабалову, тщательно протереть замасленные руки влажной ветошью. Водитель уже не раз способствовал моим гастрономическим забавам и знал, что после этого требуется великому князю.
Генерал Хабалов находился на месте и был рад меня видеть. Его радушие пришлось компенсировать подробным рассказом о событиях на станции Лазаревская. А там плавно перейти к цели своего сегодняшнего визита. Пока вызывали есаула Сытина, мы с генералом Хабаловым, под разговоры о том, как противоборствовать разложению тыловых частей, чаевничали. Мой организм с удовольствием принимал чай после съеденных пирожков. Гастрономическому удовольствию мешала только неприятная информация, которую излагал генерал Хабалов. По его словам, управляемость в частях Петроградского гарнизона продолжала падать. И оказывается, выделенный для проведения операции батальон латышских стрелков считался в штабе гарнизона одним из самых лучших. После известия о его мятеже многие офицеры штаба все еще пребывают в унынии и растерянности. Что я мог ответить на эти слова? Если уж бравый генерал начал озвучивать факты разложения в частях своего гарнизона, то действительно крах империи близок. В душе разгоралась боль за вот таких хороших, в общем-то, людей, которые старались, но у них ни черта не получалось. Как часто бывает в России – хотели как лучше, а получилось как всегда. Умные свалили, а смелые не смогли остановить монстра. Который, воцарившись на одной шестой части суши, начал пожирать своих детей.
Мои грустные размышления прервало появление в кабинете есаула Сытина. Во время его рапорта я размышлял, как же мне поступить? Если ждать общего построения казаков, чтобы они видели, как я передаю есаулу деньги, предназначенные для родственников погибших товарищей, то это займет не меньше двух часов. Ведь придется выступать перед станичниками и никуда от этого не деться, а то получится очень некрасиво. Поймут же так – что люди положили свои жизни за царя, а брат императора, заехав на минуту, кинул за каждого погибшего по сотне с барского плеча и был таков. Я подумал: «Нет, такой пиар нам не нужен! Чтобы успеть выполнить до отъезда все, что задумал, придется передать деньги есаулу прямо сейчас. Мужик вроде правильный и не зажилит их. А что сказать казакам, он сам разберется».
Решив для себя этот вопрос, я достал из портфеля отсчитанные еще в автомобиле 2300 рублей и, прервав беседу Сытина с генералом, произнес:
– Господин есаул, я очень благодарен вашим казакам за то, что они совершили. Настоящие герои! Думаю, своим поступком они списали все прегрешения на земле и теперь попадут в рай. Но их родственники остались без кормильцев, и чтобы хоть как-то облегчить их жизнь, я решил выделить из своих средств по сто рублей каждой семье погибших. А семье вахмистра двести рублей. Ваша задача – передать эти деньги семьям погибших. Думаю, вы хороший командир и знаете, где проживают родственники погибших казаков.
Ответная речь есаула, после того как я передал ему деньги, отличалась многословием и некоторым пафосом. Но я ее выслушал до конца, не перебивая Сытина. После того как он закончил, тепло попрощался с генералом и есаулом и быстрым шагом направился к автомобилю.
