– Господин генерал-лейтенант, разрешите моим стрелкам принять участие в штурме станции. Я знаю, перед станцией укрепрайон с пулеметными дзотами, взять их непросто. У меня под командованием есть отличные стрелки. Например, ефрейтор Артюхов с расстояния в двести саженей в глаз австрийцу попадет. А в амбразуру дзота он с гораздо большего расстояния легко всадит пулю. Если перед атакой мои ребята подберутся к этим дзотам, хотя бы саженей на пятьсот, то обещаю, что мы сможем заставить пулеметы молчать во время нашей атаки.
Я не стал говорить ротмистру, что к этим дзотам даже на версту подобраться незамеченным сложно. Секторы стрельбы пулеметов были подчищены капитально. Вопрос незаметного приближения к дзотам меня очень интересовал, и я специально поручил пластунам изучить все возможные подходы к австрийским дзотам. Полученные доклады ничем меня не порадовали – пехотной атакой, без помощи крупнокалиберной артиллерии, взять эти дзоты было невозможно. Оставался единственный вариант: приблизиться к этим дзотам на бросок гранат, прикрываясь броней, набитой на кузова наших автомобилей. Но вариант снайперской стрельбы по амбразурам дзотов из бронированных кузовов автомобилей был очень интересен. И я, благожелательно глядя на возбудившегося от своей смелости Хохлова (все-таки свое предложение он сделал командиру корпуса и брату императора), сказал:
– Вы молодец, ротмистр. Ваших стрелков нужно обязательно использовать при штурме укреплений. Но только пробираться к дзотам не нужно. У нас есть автомобили с бронированными кузовами и проделанными в них бойницами. Пулеметные пули для стрелков, лежащих и ведущих огонь из бойниц, не страшны. Эти бронеавтомобили смогут приблизиться к пулеметным дзотам даже ближе, чем на двести саженей. К самым проволочным заграждениям. Вот там нужно подавить пулеметный огонь, чтобы саперы смогли сделать проходы для автомобилей. Понятно, ротмистр?
– Так точно, господин генерал-лейтенант!
– Тогда готовьте людей. Я предупрежу командира мехгруппы поручика Хватова, чтобы он подготовил бронеавтомобили для ваших людей. А вы отберите самых метких стрелков и следуйте в лагерь мехгруппы. Сегодня же следует приступить к тренировкам. Требуется отобрать восемнадцать стрелков, по два человека на один бронеавтомобиль. Все, ротмистр, начинайте действовать.
Глядя на спину удаляющегося ротмистра, я подумал: «Эх, жалко, что имеющихся бронелистов хватило на защиту колес только двенадцати автомобилей. А если бы хватило на все, то на каждый бронеавтомобиль мехгруппы, можно было посадить в кузова снайперов. Вот здорово бы было, глядишь, и пушки в кузовах “Опелей” не пригодились бы. И картина была бы впечатляющая, покруче, чем в голливудских боевиках – извергающие огонь и еле ползущие задним ходом 32 грузовика».
Мои мечты нарушил поручик Хватов. Он специально прибыл с места дислокации мехгруппы, чтобы переговорить со мной. Это было кстати, мне тоже нужно было переговорить с ним об использовании при штурме станции снайперов ротмистра Хохлова. Свое распоряжение по включению снайперов в десантные команды, оборудованные защитой колес автомобилей, я собирался передать командиру мехгруппы после обеда, когда по плану должен был объезжать лагеря, в которых сосредоточились подразделения корпуса, прорвавшиеся в австрийский тыл. А таких лагерей было уже пять. Наконец прибыла Туземная дивизия и разбила два лагеря – один в полутора верстах от брода, второй в трех. Дивизия выполнила распоряжение, переданное по радиостанции. Места для лагерей были весьма удобные и выбраны не только по рекомендации нашей разведки, но и местные жители, которые хорошо знали местность, посоветовали разбить лагеря именно в этих местах. Да что там посоветовали, старосты рядом расположенных деревень даже просили меня, чтобы воины великого князя разбили свои лагеря рядом с их поселениями. За любое содействие и за продукты я платил крестьянам очень хорошие деньги, иногда даже и золотыми монетами. Уже все местные жители знали, что предводитель (командир) Русской армии, сосредотачиваемой около их хуторов, сам брат императора России. Они этим гордились и растерзали бы иуду, который сообщил бы об этом австрийцам. Вот за сохранение секретности нашего присутствия рядом с Ковелем и приходилось платить, как из дивизионных касс, так и из своего оперативного резерва.
Правда, я опасался, что всадники Туземной дивизии все-таки, несмотря на приказы, проявят свой буйный нрав. Кто-нибудь не удержится и будет грабить крестьян, а скорее всего лавочников, или поскандалит (устроит поножовщину) с местными мужиками из-за какой-нибудь разбитной бабы. И так обидит человека, что тот может донести австрийцам, что недалеко от его дома появилось много русских солдат. Но командир дивизии Багратион, когда явился доложить командиру корпуса, что дивизия прибыла, уверил меня, что конфликтов с местным населением у всадников не будет. Что каждый джигит знает, что сейчас они находятся не на передовой, а в тылу у противника, и следует вести себя подобающим образом. Как доказательство этого, командир «Дикой» дивизии рассказал, как джигиты, после получения приказа по рации, продвигались по тылам неприятеля к Ковелю. Семь тысяч кавалеристов, не поднимая никакого шума, прошмыгнули тихо, как мыши, мимо многочисленных гарнизонов австрийцев. Те, наверное, все еще прочесывали местность, где дивизия немножко пошумела после прорыва в глубокий тыл австро-венгерской армии. Я ему поверил, хотя в долговременной памяти Михаила не было ни одного эпизода за всю историю его командованием «Дикой» дивизией, чтобы джигиты вели себя тихо и незаметно, как мыши. Но все-таки Михаил командовал дивизией только на передовой и ни разу не возглавлял ее в рейдовых операциях в тылу неприятеля. А все-таки всадники Туземной дивизии воюют уже не первый год, а значит, военная хитрость вошла в их натуру. Дисциплина тоже. Любой джигит уже знает, когда свою натуру нужно взять в кулак, а когда можно расслабиться и вести себя как настоящий воин. А все почему? Да жизнь на войне такая – будешь высовываться и похваляться своей удалью и бесстрашием, погибнешь в первом же бою. Рассудительные и осторожные солдаты живут на войне гораздо дольше. Вот и джигиты, воевавшие уже третий год, стали гораздо осторожней и тише. Я мог сравнивать между тем, что отложилось в долговременной памяти Михаила, и тем, как вели себя джигиты на учениях под Житомиром. В долговременной памяти Михаила отложились дикие выходки необузданных горцев, а на учениях я видел вполне себе дисциплинированных кавалеристов. Я надеялся, а больше ничего и не оставалось, что Багратион прав и всадники перед большой битвой будут вести себя тихо и незаметно.
А вообще я понимал джигитов, у меня у самого нервы были на пределе. Хотелось бить и крушить, а тут приходилось притаиться и ждать. Хорошо, что я был из другого времени и воспитан компьютерными играми, где стратегия это всё, а преждевременные действия разрушают все твои предыдущие наработки. Если бы не опыт жизни в XXI веке, то точно бы сорвался. А как тут не сорваться, если информация, получаемая из радиограмм, просила срочно что-нибудь сделать, чтобы остановить германское наступление. Германцы, как гигантский металлический молох, перемалывали одну за другой брошенные против них части и шли вперед. В сложившейся ситуации даже ставка отдала Юго-Западному фронту свои последние резервы, но германский молох продолжал их перемалывать. Эффект от передачи фронту двух корпусов был небольшой – они лишь слегка затормозили продвижение германских дивизий. Корпуса загнали в ставший уже непролазным чернозем, и сейчас они несли большие потери от химических бомбардировок германцами. На железной дороге действовали три бронепоезда противника, и они били как хотели наши блиндобронепоезда, тем более один из них был уже уничтожен. Пускай блиндобронепоезда были слабее, чем нормальный бронепоезд, тем более германской постройки, но они в настоящее время являлись единственной силой, не позволяющей противнику полностью царить на железных дорогах. И, в общем-то, хоть как-то помогали Юго-Западному фронту не развалиться. Одним словом, дела на фронте были плохи, а мы сидели тихо, как мыши, занимаясь только разведкой, тренировкой личного состава и планированием молниеносной операции по взятию Ковеля. Может быть, я не прав и нужно было действовать, как первоначально планировал? Кто знает? Но я не вычислительная машина, а человек, и, когда замаячила перспектива одним ударом решить все проблемы, я сдался. Взяв Ковель, чего не смогли сделать три армии Брусилова, мы автоматически останавливаем наступление германцев. Да что там останавливаем! Заставляем их, бросив тяжелую технику, бежать, пока остались хоть какие ресурсы. Взяв Ковель, мы перекрываем снабжение не только германским дивизиям, но и австро-венгерским войскам. Именно ради этого город пытались взять штурмом целых три русские армии. А теперь этот важный стратегический пункт практически никем не обороняется. Конечно, австро-германские войска, оборонявшие город, никуда не делись и продолжают сражаться, но теперь уже вдали от города и на других направлениях. На всякий случай австрийское командование оставило на подступах к городу в бывших укрепрайонах небольшие гарнизоны, но они могли остановить только тупой, не подготовленный штурм. Если бы прорвавшиеся русские, спеша овладеть городом до подхода подкреплений к австрийцам, пошли в психическую атаку на пулеметные дзоты без всякой разведки и артподготовки. Австрийские генералы, пускай и теоретически, но допускали, что русские способны пойти на убой, как лемминги.
