Глава 20
Утро не принесло хороших новостей, а именно того, что, несмотря на бушующие в электромагнитном поле возмущения, удалось провести хотя бы коротенький сеанс связи со штабом фронта. Да и штаб 8-й армии, который находился гораздо ближе, был недоступен для нашей маломощной искровой радиостанции. Оставалось надеяться на дедовский способ – на офицеров связи, направленных ночью в штаб Каледина, с моим отчетом Брусилову и просьбой срочно оказать помощь в обороне Ковеля. А дошла ли хоть одна группа до штаба 8-й армии, было неизвестно. Я на всякий случай предположил, что ни одной группе не удалось выйти в расположение русских войск. И корпусу в одиночку придется отстаивать Ковель. Из-за этого развил бурную деятельность. Во-первых, по формированию из пленных русских солдат пехотных подразделений. Конечно, я непосредственно не занимался формированием новых полков или проверкой лояльности бывших военнопленных. Но пропагандой с призывом добровольно вступать в формирующиеся полки занимался именно я. Кто еще, кроме брата императора мог просить солдат, уже пострадавших в этой проклятой войне, послужить России-матушке. Мы на своеобразном военном совете с Багратионом решили, что формировать новые полки нужно только из добровольцев. Вот я и старался, чтобы из этих добровольцев сформировать хотя бы три полка. И как ни странно, почти каждый второй бывший военнопленный вступал в эти новые формирования. Не знаю уж почему – или отношение австрийской охраны к пленным побуждало их мстить своим мучителям; или то, что сам брат Николая II призывает помочь родине в эту лихую годину. А может быть, имел место и материальный интерес – каждый доброволец получал подъемные и обещание великого князя после войны помочь каждому добровольцу обустроить свою жизнь. На обещания многим людям было, может быть, и наплевать – им многие что-то обещали, но вот выдача подъемных придавала моим словам большую силу. Практически все кроны, добытые Первухиным из сейфа командира австрийского укрепрайона, пошли на эти самые подъемные. Кроме агитационной работы я занялся не менее затратным делом – по старой памяти инициировал строительство в депо Ковеля двух блиндобронепоездов. Деньги на создание этого выхлопа мысли человека из XXI века я взял из средств, которые отбили у австрийцев джигиты Туземной дивизии.
Мой бывший адъютант Марат Алханов командовал операцией по взятию здания филиала крупного австрийского банка. Естественно, он действовал по заранее разработанному плану. И этот филиал банка я лично включил в первоочередные объекты, которые нужно захватить. И все из-за разговоров, которые ходили в среде всадников, да и офицеров Туземной дивизии. Многие джигиты надеялись, что по традиции Ковель должны отдать им на разграбление на три дня. Наверное, это сидело у кавказцев в крови. У них-то сидело, а мне такая дикость была совершенно не нужна. Требовалось после овладения Ковелем обеспечить лояльность местного населения и доброе отношение к Русской армии. Наверняка, если дать волю джигитам, будут многочисленные жертвы среди мирных жителей и масса изнасилованных женщин. Как этого избежать? Мне пришла мысль, что требуется заплатить нашим бойцам, участвующим в штурме Ковеля такие деньги, чтобы у них даже мысли не возникало кого-нибудь ограбить. Чтобы денег было в избытке и на продажных женщин, и на покупку подарков для своих родственников. А у кого эти деньги взять? Естественно, у побежденных австрийцев. Поручить эту ответственную миссию Марату Алханову у меня не было сомнения. В долговременной памяти Михаила образ его бывшего адъютанта был овеян абсолютным доверием, и великий князь был уверен в исключительной честности и исполнительности этого человека. Одним словом, великий князь поставил на денежные дела своего человека и не прогадал. После взятия Ковеля не только всадники Туземной дивизии, но и любой кашевар корпуса начал получать довольно значительные суммы. Правда, они были в австрийских кронах, но в городе и его окрестностях местные торговцы и прочий люд с большим удовольствием принимали эти денежные знаки. Как человек, родившийся в XXI веке, я понимал, что вскоре крона будет обесценена, но три дня-то мои подчиненные могут чувствовать себя богачами. В долговременной памяти Михаила были картинки улиц городов, недавно взятых русскими войсками в ходе Брусиловского прорыва – пустые улицы, закрытые рынки и даже кабаки. А в Ковеле все было по-другому – как будто в городе шел карнавал. Толпы лотошников кидались со своим товаром к любому русскому солдату – даже джигитов в лохматых папахах не боялись. Да и барышень на улицах было много. А если ты видел остановившего свою лошадь джигита, то наверняка рядом находилась какая-нибудь мамзель. Так что жизнь в захваченном городе кипела, и мне это нравилось. Особенно то, что это происходило по существу за счет австрийцев. После нескольких таких дней местные куркули сами в окопы пойдут, чтобы не дать австрийцам выгнать из города таких замечательных клиентов.
На следующий день активность торговцев несколько увяла – клиентов стало гораздо меньше. Многие подразделения были выведены из города и направлены на намеченные мной и Багратионом позиции. В городе остались только охранная сотня, штаб Туземной дивизии, Ингушский полк в качестве резерва и мехгруппа. Радиосвязь так и не была установлена. Мы ничего не знали о положении дел на фронте. Тревогу в своей душе я гасил лихорадочной деятельностью по формированию полков из бывших военнопленных и строительству блиндобронепоездов. Кстати, экипажи их были сформированы тоже из бывших военнопленных. Командные должности, конечно, занимали офицеры корпуса. Офицеров на три полка и два блиндобронепоезда тотально не хватало. Тем более пехотных офицеров. И нередки были случаи, когда командиром роты назначался фельдфебель. А офицеры из артиллерийских дивизионов становились командирами батальонов или блиндобронепоездов.
Третий день после взятия Ковеля начался, как и предыдущий – с посещения радиоузла Туземной дивизии, расположенного в том же здании, где я и ночевал, но только на первом этаже. Как и прежде, ничем меня это посещение не порадовало. Радиостанция была как будто заколдована и не желала устанавливать связь со штабами Русской армии. Хотя морзянку австро-германцев радиостанция иногда улавливала. К сожалению, специалистов по дешифровке у нас не было, и о чем там договаривались австрийцы или германцы между собой, так и осталось военной тайной.
Узнав печальную весть, что связь с нашими так и не была установлена, я направился обратно в свою резиденцию. А по нынешним временам это и была резиденция. Две большие комнаты в хорошо охраняемом особняке, находящемся в тылу у неприятеля, это не хухры-мухры. Сегодня, впрочем, как и обычно Первухин меня порадовал – в комнате, служащей и столовой, кухней и спальней денщика, уже был накрыт стол с завтраком великого князя. И это была не какая-нибудь чушь вроде перловки или похожей ерунды, принятой среди английских аристократов, а нормальная малоросская еда. Вот только я успел навернуть полпорции галушек со сметаной, как явился посыльный из узла связи. И не с долгожданным известием, что удалось установить радиосвязь со штабом фронта, а с информацией о том, что Кабардинский полк, осуществляющий контроль северной ветки железной дороги, вступил в бой с двигающимися в сторону Ковеля германскими частями. Командир полка Бекович-Черкасский направил эту информацию в штаб дивизии по телеграфу.
