– Георгий Александрович, рад вас видеть! Ингушский полк действовал сегодня великолепно и оперативно. Вашему командиру дивизии генерал-лейтенанту Багратиону я это обязательно доведу. Сейчас нужно сделать последний рывок и выйти в расположение Особой армии. Основная тяжесть этого рейда будет лежать на Ингушском полку. Автомобили мехгруппы будут двигаться за вашими всадниками. Вам, наверное, уже доложили данные разведки, вот прибывшие вестовые из сотни Евкурова и будут проводниками. Ладно, господа, времени до полной темноты мало – выступаем.
После этих слов я козырнул офицерам и направился к «Форду». Уже из кабины наблюдал за поднявшейся во временном лагере суматохой. Это продолжалось где-то минут двадцать, а затем всадники начали покидать поляну и многие даже не закончили свой ужин. Зато я, когда «Форд» тронулся, приступил к своему ужину. Конечно, он был далек от великокняжеского, но для технаря из НИИ Мозга очень даже ничего. Бутылка молока и краюха хлеба, заботливо переданные мне Первухиным, весьма благотворно подействовали на организм.
Темнота друг не только молодежи, но и попаданцев – так я подкалывал себя, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в черном мареве. От фар, конечно, свет был, но даже водителям его явно не хватало. И не только из-за маломощных ламп в фарах, но и из-за того, что великий князь приложил к этому руку. Как говорится, хотел как лучше, а получилось как всегда. Хотел, чтобы автомобили с включенными фарами были менее заметны, и вынудил командование мехгруппы еще в Житомире бегать, выискивая фабрику, где можно поместить заказ по изготовлению насадок на фары по моему рисунку. Насадки все-таки изготовили, но сейчас я думал, что лучше бы их и не делали, это тебе не армейские автомобили XXI века с мощными фарами, а колымаги начала века, а свет их так называемых прожекторов трудно увидеть в такую промозглую погоду уже с двухсот саженей. И если мы и наткнемся на вражеского наблюдателя, то его внимание привлечет не свет, а звук – тарахтение десятка движков. Только я подумал про звук, могущий нас выдать, так в голову полезла очередная чушь – тиха украинская ночь, но сало надо перепрятать. Вот такие перлы XXI века и развлекали меня, пока «Форд» еле полз за впереди идущим «Опелем». В конце концов память выдала все шутки, которые помнила, и мозг не нашел ничего лучшего как задремать. Поэтому я даже не почувствовал, когда автомобиль остановился. Очнулся только, когда в дверь «Форда» тихонько постучали.
Все-таки странный организм у Михаила Александровича – то спокойно спал при кошмарных звуках, которые издавали двигатель и подвеска ретро-автомобиля. Когда громкое тарахтение и скрипы прекратились, продолжал спать, а вот когда тихонько и деликатно постучали в дверь кабины, тут же проснулся. Я даже удивился, как не почувствовал, что автомобиль стоял, двигатель выключен, а Максима нет в кабине. Но это удивление было легкое, житейское, так сказать, гораздо больше меня поразило другое – когда я распахнул дверь кабины, то увидел рядом с Хватовым незнакомого поручика в полевой форме. Такого не могло быть, но напротив, вытянувшись по стойке смирно, стоял здоровенный такой поручик и как на каком-нибудь смотре пожирал начальника глазами. Рядом стоял Хватов и тоже как-то странно на меня смотрел. Наверное, во мне взыграли гены Романовых, и я бесцеремонно гаркнул:
– Кто таков? Доложить!
– Ваше величество, поручик Рожков. Как только стало известно, что группа под вашим командованием вышла на территорию, отбитую только сегодня нашим полком, командир приказал, чтобы я проводил ваше величество в штаб Особой армии. Я горд, что именно мне это поручено. Полковник сам бы вас проводил, но он в сегодняшнем бою ранен.
– Подожди, поручик, – что же получается, Особая армия начала наступление?
– Так точно, ваше величество! Приказ от командующего фронта поступил еще позавчера вечером, а утром армия начала наступательную операцию. И это несмотря на невеселые вести, поступающие из тыла. Но известие о том, что армии поставлена задача пробиться к корпусу, взявшему Ковель, которым командует сам Михаил Александрович, воодушевило людей.
Я не особо вслушивался в слова поручика, меня придавило обращение ко мне поручика – ваше величество. Конечно, я привык на фронте к обращению ко мне – государь, которое вначале меня пугало (не хотел быть самодержцем), но потом, разобравшись, успокоился. Государем великого князя многие называли по привычке, ведь раньше, до рождения цесаревича Алексея, Михаил был официальным наследником престола и титул государь принадлежал ему по праву престолонаследия. После рождения природного наследника Михаила официально начали именовать великий князь – он стал как бы вровень с другими членами семьи Романовых мужского пола. Таких великих князей было несколько десятков, и меня такое положение полностью устраивало. А то, что на фронте многие офицеры и нижние чины обращались ко мне как государь, было понятно – во-первых, короче, чем великий князь или высокопревосходительство, а во-вторых, обращение более емкое и почтительное и как бы придает значимость самому обратившемуся к такому важному генералу. Но вот обращение «ваше величество», это далеко не то же самое, что государь, и навевает весьма нехорошую мысль, что с Николаем II и цесаревичем Алексеем что-то случилось трагическое.
Эта мысль пронеслась в голове, пока поручик говорил о наступлении Особой армии. Вопрос помощи подразделениям, оставшимся оборонять Ковель, интересовал меня очень сильно, и буквально пять минут назад я об этом только и думал, но вопрос о монархе требовал немедленного выяснения. И я, перебив поручика, начавшего говорить о подъеме в среде нижних чинов и офицеров, спросил:
– Поручик, что случилось с Николаем II и цесаревичем? Почему вы обращаетесь ко мне как ваше величество? Что, в конце концов, случилось, пока мы брали Ковель?
– Ваше величество, теперь вы наш император! Николай II три дня назад отрекся от престола, за себя и своего сына, который смертельно болен. Сначала это отречение потрясло армию, и не только ее одну – в тылу начало твориться черт знает что. Монарх отрекся, наследник смертельно болен, брат императора, которому Николай II передал скипетр, в рейде в тылу у неприятеля и неизвестно, что с ним. Но слава богу, из Ковеля прорвались ваши посланники, и армия воодушевилась. Если неделю назад практически все нижние чины не желали воевать, а в атаку поднять их было просто невозможно, то сейчас даже кашевары готовы идти в штыковую атаку на пулеметы, лишь бы прийти на помощь герою Ковеля, нашему императору.
После слов поручика я пораженно замер, следующий вопрос на интересующую меня тему, как развивается наступление и когда можно ожидать подхода частей Особой армии к Ковелю, завис в моем воспаленном от полученной информации рассудке. Слава богу, внешне это было не очень заметно, тем более поручик продолжал свой рассказ о боях против австрийцев. А они были весьма успешные, несмотря на то что армия пошла в наступление практически без подготовки. Поручик, видя, что я молчу, а значит, внимательно слушаю его рассказ, продолжил:
– Артподготовка, по сравнению с наступлением на Ковель месяц назад, была слабой, но австрийцы даже от такого огня впали в ступор и после начала пехотной атаки начали сдаваться целыми подразделениями. Австрийцы, даже немцы и венгры, после взятия русскими Ковеля, считают войну проигранной. И теперь желание жить превалирует у них над долгом перед Австро-Венгрией. Сейчас одни германцы готовы воевать. Но, слава богу, кайзеровских подразделений в полосе наступления Особой армии мало. Нижние чины да и многие офицеры связывают легкость слома обороны австрийцев с вашей личностью. Как императором стал настоящий богопомазанник, так силы ада бегут в жутком смятении, бросая своих адептов.
