— Поскольку в Катрале Цепей нет и в помине, посылать туда кого-то из Звеньев бессмысленно, потому что никакой поддержки и помощи они не получат. Впрочем, как и любой другой посланник. Тому, кто отправится туда, останется полагаться только на собственные силы.
— Которых у меня, как ты помнишь, нет.
— Это верно, — охотно соглашаясь, кивнул рыжий.
— Тогда какого Божа…
— Думаешь, я сидел бы сейчас здесь и разговаривал с тобой? Если бы все было просто, кто-то вроде того юнца, напичканного да-йинами под завязку, уже возвращался бы с пойманной беглянкой под мышкой.
— Да в чем тут сложность?
— Ты слышал слова молитвы? А теперь представь, что существуют люди, которые восприняли это напутствие как приказ.
— Даже пытаться не буду! Или говори прямо, или…
— Далеко все равно не прогонишь.
— Ты скажешь?
Он глубоко вдохнул, шевеля губами, будто отчитывая меня за что-то.
— Катрала боится демонов. А как поступают люди, когда чего-то боятся?
— Стараются защитить себя.
— Вот. А защита бывает разной. Можно тщательно следить друг за другом. Можно запирать двери и окна. Можно проводить дни в молитвах. Но если не уберегся или не уберег кого-то из близких и дурное семя упало в благодатную почву… С сорняками ведь кто как борется. Кто дожидается, пока растение окрепнет, чтобы выполоть, не оставляя в земле корней, а кто-то попросту пускает пал.
— Хочешь сказать…
— В Катрале демонов корчуют огнем и мечом. При малейшем подозрении. Даже неоправдавшемся, — спокойно закончил Натти.
— Но одержимых демонами ведь еще нужно распознать?
— Конечно. Правда, это совсем нетрудно, если у тебя на службе есть недокровки.
— Недо… кто?
— Плод соития обычного человека и одержимого. Видишь ли, демон не может перейти из тела в тело, если только первое не умрет, а значит, не может оставить себя в потомстве. Зато наделяет своего человеческого наследника… вернее, обделяет одним замечательным свойством. Недокровка не способен заполучить демона, как бы сильно ни желал. С детства эти несчастные страдают от неисполнимого желания стать такими, как один из родителей. А чем сильнее желание, чем больнее осознание полученного проклятия, тем острее зависть — лучшее средство для утончения природного нюха. Аромат демона живет в их памяти, нужно только легонько подстегнуть, и…
Я припомнил всплески собственной зависти, случавшиеся хоть и редко, но всякий раз добиравшиеся до самого сердца. Пожалуй, в такие минуты мои чувства и впрямь обострялись. А вот рассудок… Скажем так, притуплялся.
— Зависть, говоришь? А если завидовать не только исполнению желаний?
— Почему бы и нет? У кого-то красивая жена, у кого-то толстый кошелек, а кто-то славится своей мудростью. Поводов хватит на всех.
Это правда. Омерзительная своей кристальной простотой.
— И кто может поручиться, что…
— Что недокровка будет искренен в указании врага? — Улыбка Натти стала шире, обнажая зубы. — Никто.
— Но тогда…
Своры ищеек, снующих по городам и весям и подающих голос на любого, кто им не по нраву. Сами-то они надежно защищены от малейших подозрений самим своим происхождением, но все остальные люди каждую минуту жизни подвергаются опасности быть обвиненными и уничтоженными. Без возможности оправдания.
— Знаешь… Я не хочу отправляться в Катралу.
Рыжий расхохотался, хлопая ладонью по столу:
— Не все так страшно! Хотя… И страшно — тоже. К тому же у тебя нет выбора. Здесь ты в ближайшее время точно не сможешь оставаться.
— Это еще почему?
Карий взгляд сверкнул опасным огоньком, и эта искра словно попала в костер, кем-то сложенный у меня под ребрами. Но дрова не заполыхали жарким огнем, а наполнили грудь влажным, удушливым дымом, который, поднимаясь все выше, становился похожим и вовсе на слизь, в конце концов плотным комком вставшую прямо в горле.
А мгновением позже я понял, что не могу вдохнуть.
* * *
Тряпица, прижатая к моему лицу, была пропитана какой-то сильно, но свежо и довольно приятно пахнущей жидкостью и, хотя должна была бы еще больше затруднить дыхание, добилась совершенно обратного действия: судорожные вдохи сменились глубокими.
Натти, почувствовав окончание приступа одновременно со мной, поспешил отступить назад, чтобы оказаться вне досягаемости. И правильно сделал, потому что больше всего сейчас мне хотелось заняться душегубством.
— Что все это значит?
— Кто из нас двоих лучше умеет думать, а?
— Вино было отравлено, да?
— То, что ты выпил, не убивает. Всего лишь причиняет небольшие неудобства.
— Ах небольшие?!
Я швырнул тряпицу на стол, развернулся к рыжему, перекидывая ноги через скамью, и тот сделал еще один шаг назад, впрочем не переставая довольно ухмыляться.
— Говорю же, от этого не умирают.
— А ты проверял?
— Если вовремя подышать настойкой тысячезрачника, ничего не случится.
— Вовремя, значит?! Но я же не знал о том, что вот-вот начну задыхаться!
— Зато я знал. Помнишь, мы пили вместе?
Он оказался так простодушно искренен в своих признаниях, что мой гнев угас чуть ли не быстрее, чем жжение в груди. Зато вопросы остались.
— Зачем это тебе понадобилось?
— Сам сообрази.
Сообразил я уже давно. Но все еще не мог поверить, что должен был действовать не как друг, а как… Кукла на веревочках.
— Сам придумал?
— Вообще-то нет. Умные люди подсказали.
Врет ведь. И проверить никак нельзя. Да и есть ли теперь смысл проверять?
— Ты понимаешь, что ты сделал?
— Лучше, чем это понимаешь ты, — ответил рыжий, серьезно и, пожалуй, чуть виновато глядя мне прямо в глаза.
— Тогда какого…
— Кое-кто только что заявлял, что не желает ехать в Катралу.
— Могу повторить это. Хоть сотню раз.
— Я бы сказал то же самое, веришь? Только слушать некому.
Все равно можно было договориться. По-другому. В конце концов, у меня оставался перед ним должок, и я бы согласился. Но видимо, вопреки словам золотозвенника, в самостоятельности мне все еще отказано.
Что ж, пусть будет так. Он получит то, чего хотел.
— Каков будет первый приказ?
Натти растерянно сощурился:
— Приказ?
— Тебе надо было заставить меня подчиняться? Хорошо. Но больше я ничего не стану делать по собственной воле. Буду ждать твоих распоряжений.
