Вокруг было много камня. Очень много. Мраморные плиты покрывали стены от пола до потолка, стелились под ногами и смотрели сверху, сквозь переплетения балок. А одну из стен, ту, что находилась напротив кровати, целиком занимало окно. Огромное, состоящее из нескольких проемов, разделенных тонкими резными колоннами, оно было закрыто ажурными ставнями. Через мелкоячеистую деревянную решетку свет проникал в комнату узкими лучами, и Роханна поняла, насколько он яркий, лишь когда подошла ближе и попыталась заглянуть в одно из отверстий между нахлестывающимися друг на друга тонкими плашками.
За окном светом было залито все. В этом ослепительно-белом и наверняка жарком сиянии трудно было разглядеть что-то определенное, и женщина вернулась к постели за тонкой шелковой мантией, заботливо кем-то приготовленной к пробуждению гостьи.
Комната походила на усыпальницу, но сырости не ощущалось. Даже наоборот, воздух казался обжигающе сухим, словно всю имеющуюся в нем воду нарочно выпарили. Роханна никогда прежде не бывала в южных провинциях Дарствия и по доброй воле предпочла бы обойти стороной преддверие безжизненных степей. Излишнее тепло всегда было губительным для стареющего тела, а раз так, значит, нужно найти способ убраться отсюда поскорее. Но конечно, прежде необходимо выразить свою глубочайшую благодарность хозяину.
Эрте Мон подвязала мантию бисерной полосой пояса и направилась к двери, в противовес окну оказавшейся непривычно узкой для столичной дамы. Не найдя дверной ручки, женщина попробовала толкнуть одну из створок ладонью. Безуспешно. Впрочем, на что-то подобное нужно было рассчитывать, потому как далеко не всем хозяевам нравится, когда их гости разгуливают по дому без разрешения. Но прошло менее вдоха, и дверь, еще хранящая тепло прикосновения, распахнулась, пуская на порог тоненькую девушку, почти подростка, несмотря на явную жару, царящую снаружи, затянутую в беспросветно плотное черное платье с длинными рукавами и высоким воротом.
— Что угодно госпоже?
— Кто ты, дитя? — спросила Роханна, не намеревавшаяся делиться своими истинными надобностями с кем попало.
— Ваша прислужница, госпожа. Я исполню все, что вы пожелаете.
На язык просилось насмешливое «Так-таки и все?», но эрте Мон слишком долго жила на свете, чтобы понимать: правдивые ответы зачастую оказываются более опасными, чем неуместные вопросы.
— Я хотела бы побеседовать с хозяином этого дома. Ты проводишь меня?
— Вам не следует покидать пределы этой комнаты. — Черты смуглого девичьего лица даже не дрогнули, словно служанка лишь повторила заученные слова, смысла которых и не пыталась постичь.
Вот теперь Роханна нахмурилась непритворно, отставив в сторону заботу о сохранении гладкости кожи.
Подобное заявление могло означать многое, но среди всех возможных вариантов самым простым и, стало быть, ближайшим к истине был всего один. Гостья — вовсе не гостья здесь, а…
— А если я захочу прогуляться?
Эрте Мон притворилась, что намеревается выйти, но еще до того, как носок ее туфли приблизился к порогу, девица ловко отступила назад и захлопнула дверные створки. Итак, предположение оказалось верным. Теперь стоило разузнать, что нужно тюремщику от пленницы. И почему, собственно, вместо побега случилось похищение.
Роханна постучала костяшками согнутых пальцев по резному дереву:
— Девочка моя, ты меня слышишь? Конечно же слышишь. Так вот, отправляйся за своим хозяином. И обещаю, что он будет недоволен, если ты промедлишь хоть одну лишнюю минуту.
Каких-то разборчивых звуков, означавших, что служанка отправилась исполнять поручение, из-за двери не донеслось, но эрте Мон не стала прислушиваться внимательнее. В конце концов, встреча непременно должна была состояться, и вряд ли тот, кто устроил побег из столицы, собирался нарочно тянуть время. Явится как миленький.
Женщина пододвинула сплетенное из лозы кресло к окну и села так, чтобы спрятаться в лучах света. Но не потому, что боялась обнаружить перед грядущим собеседником свое волнение и прочие чувства. Роханна давно уже уяснила для себя очень простую вещь: если тебя не убивают сразу, а оставляют в живых, то победитель в схватке не предопределен до самого последнего удара. А вот морщины, несколько дней остававшиеся без чудодейственных средств, заставляли беспокоиться, и не на шутку.
Расчет женщины, умудренной прожитыми веками, оправдался. Не прошло и нескольких минут, как дверь снова распахнулась, пропуская в комнату невысокого и вопреки ожиданиям весьма молодого человека, в жилах которого явно текла южная кровь. По крайней мере, особый оттенок кожи — на несколько тонов темнее топленого молока — и выразительная чернота ресниц, окружающих глубоко посаженные орехово-коричневые глаза, при том что вошедший был светловолос, позволяли предположить, что либо мать нынешнего хозяина дома, либо отец были коренными уроженцами Катралы.
Но что самым разительным образом отличало мужчину от столичных щеголей, так это одежда. Не по погоде закрытая, траурно-черная, она производила бы угнетающее впечатление, если бы не была смягчена узкими полосками белого кружева на манжетах и воротнике да сиянием широких звеньев длинной золотой цепи, одним концом закрепленной на левом плече, а другим с помощью большой рубиновой броши — на середине груди.
В остальном же мужчина выглядел точно так же, как и его сверстники во всех концах Дарствия: стройный, явно не брезгующий занятиями, укрепляющими тело, самоуверенный и старающийся казаться взрослее своих лет. Последнее всегда смешило Роханну в поведении юнцов, и сейчас женщина тоже не смогла удержаться от улыбки. Впрочем, движение ее черт вряд ли было замечено, потому что вошедший начал разговор спокойным и неподдельно равнодушным тоном:
— Вы достаточно отдохнули после своего путешествия, эррита?
— Это будет понятно много позже, — вполне правдиво ответила женщина. — Но я не в том возрасте, чтобы позволять себе тратить время на отдых.
— У вас впереди целая вечность. И не меньшая вечность уже осталась позади.
Он не ухмылялся, не язвил, не угрожал, всего лишь намекнул, что знает, с кем имеет дело. И безыскусно исполненный намек говорил о многом. В частности, о том, что положение, и так представлявшееся Роханне не слишком приятным, на деле заметно сложнее.
— Знаете, Иакин… Вас ведь так зовут? Чем дольше живешь, тем больше начинаешь ценить каждое мгновение.
— И насколько вы цените свои мгновения?
В его словах послышался интерес. Все еще невнятный, словно только зарождающийся, но уже позволяющий себя заметить. А еще над верхней, чисто выбритой губой мужчины начали выступать капельки пота.
В комнате не было жарко, теперь эрте Мон это отчетливо понимала. Даже солнечные лучи, пробивающиеся сквозь решетку, не нагревали облицованные камнем покои, и сухость воздуха, вначале показавшаяся горячей, на самом деле больше походила на морозную. Откуда же тогда взялся пот?
— Ценю дорого. Вы это хотели услышать?
