Старцев решительно вдавил кнопку звонка.
Через полминуты послышались торопливые шаги и встревоженный женский голос:
– Кто там?
– Уголовный розыск. Откройте!
Щелкнули замки и задвижки. Протяжно скрипнув, приоткрылась дверь. Сквозь образовавшуюся щель выглянула немолодая женщина.
С тростью, в штатском костюме и перевязанной рукой Старцев впечатления не произвел. Зато вид стоявших за ним хмурых офицеров в синих фуражках с малиновым околышем моментально сделал свое дело. Звякнула цепочка, и дверь полностью отворилась.
Женщина ахнула, всплеснула руками, обернулась и драматическим сопрано позвала:
– Евгений! Проснись, Евгений!
В глубине квартиры вспыхнул свет, в дверной проем высунулась взъерошенная голова заспанного мужчины.
Глава четырнадцатая
Москва
14 июля 1945 года
Потеря Локтя и Боцмана ударила по самолюбию главаря подобно публичной пощечине. Несколько последних лет банда не теряла людей и обстряпывала свои дела с такой ловкостью, что не попадала в поле зрения МУРа и Восьмого отдела НКВД СССР по борьбе с бандитизмом. Можно было с уверенностью сказать, что о существовании банды знал лишь узкий круг посвященных.
А тут – на́ тебе!
Казалось, что может быть проще убийства чересчур въедливого опера? Выследили, выбрали момент, нашпиговали свинцом и утекли глухими московскими переулками. Но не тут-то было. В самый последний момент рядом со Старцевым внезапно появилась неизвестная личность, неплохо владеющая пистолетом. И получите-распишитесь: в банде стало на двух корешей меньше.
Хорошо еще с Сашком не случилось беды. Вечером тринадцатого июля люди Квилецкого привезли в Марьину Рощу знакомого фельдшера – надежного и молчаливого, как мраморное надгробие. Тот промыл и обработал рану на голове Сашка, поколдовал с иголкой и хирургической нитью, перевязал. Ополаскивая под рукомойником руки, успокоил: «Ничего опасного. Ранение касательное, черепная кость не пострадала. Он молод, полон сил, быстро пойдет на поправку. Дайте ему пару дней отлежаться, хорошо кормите и через каждые двенадцать часов меняйте повязку…»
Сашок и вправду преображался с каждым часом: сознания больше не терял, ел с аппетитом и даже во двор «до ветру» ходил без чьей-либо помощи.
Все это происходило на глазах Квилецкого. На следующий день он не выдержал.
– Собирайся, – бросил он Матвею в седьмом часу утра. – Поехали на Петровку.
– Зачем? – обомлел тот.
– Подежурим напротив главного входа. Скоро кумовья на службу съедутся – покажешь мне эту курву.
– Стрелка, который высоко складывал?
[36]
– Его самого.
– Так ты же на Ваганьковское мылился – рыжье барыге везти. Мы уже приготовили, упаковали…
– У меня есть в запасе время. Поехали-поехали! И прихвати еще кого-нибудь из наших. Надо решать вопрос, а то как бы не пришлось нам вспомнить молодость и снова бегать по цепу…
[37]
* * *
Болтаться по Петровке долго не пришлось. Еще до начала рабочего дня, до стечения основной массы сотрудников входная дверь Управления распахнулась, и вниз по ступенькам проворно сбежал подтянутый мужчина лет тридцати.
– Слушай, кажись, он, – прищурился Матвей. – Это что ж и ночевать не отходил, что ли?..
Близко подходить к зданию опасались, приходилось разглядывать издалека.
Казимир машинально нащупал рукоятку пистолета.
– Точно он?
– Я его секунд пять видел, не боле. Похож вроде. Короткая стрижка, офицерский китель без погон, галифе, хромовые сапоги.
– Наградные колодки были?
– Кажись, были.
– Пошли.
Илюха-татарчонок «нюхал воздух» на ближайшем перекрестке. А Квилецкий с Матвеем двинулись за быстро шагавшим в сторону Страстного бульвара мужчиной.
В такую рань народа на улицах столицы было мало, момент казался удобным.
– Пусть подальше отойдет от ментовки, – прошептал Матвей, заметив, как Квилецкий поправляет торчащий за поясом пистолет. – Лучше обойтись без шума.
При этом в его руке блеснула тонкая заточка.
Главарь не возражал, он сам не любил принимать решения на скорую руку. Остыть, поразмыслить, тогда уж…
Дойдя до перекрестка, мужчина перешел дорогу и решительно двинулся дальше, к Крапивенскому переулку.
– К ловухе
[38] метнулся, – подсказал Матвей.
– Откуда знаешь?
– А куды ж еще-то? Она тут одна на всю округу. И открывается аккурат в восемь.
Так и вышло: мужчина дошел до Крапивенского и повернул налево.
Казимир посмотрел на часы:
– Ладно, подождем, когда пойдет обратно.
– Подождем. Вон и подворотня ладная. Будет проходить мимо, тут его и ковырнем.
Нырнув в подворотню, они принялись ждать.
* * *
Знакомая фигура стремительно вывернула из-за угла минут через пятнадцать. Правая рука мужчины оставалась свободной, левой он прижимал к себе три свертка из плотной коричневатой бумаги, в какую обычно заворачивают покупки в продуктовых лавках.
– Приготовься, – скомандовал Казимир. – Как пройдет мимо – выходим и быстрым шагом догоняем. Ты бьешь под лопатку. Я – в горло.
– Годится.
Скоро они услышали шаги и, переглянувшись, принялись прикуривать.
Мимо узкого выхода из двора прошел человек в кителе без погон. Лицо было сосредоточенным, взгляд скользил по асфальту. Видно, кум о чем-то глубоко раздумывал. Стоявших в тени подворотни бандитов он не заметил.
– Точно – он! – горячо зашептал Матвей. – Зуб даю!
Квилецкий кивнул и решительно направился за опером.
Мягко ступая по асфальту, торопились, стараясь побыстрее нагнать жертву.
Далеко позади утреннюю тишину нарушил гул автомобильного двигателя. Ничего. Успеют. Дистанция – десять шагов. Восемь. Шесть…
В ладони Матвея блеснула заточка. Отпустив рукоятку пистолета, Казимир потащил из кармана нож с широким лезвием.
Гул нарастал, но бандиты были уверены: ничто не может им помешать. К тому же им показалось, что автомобиль едет не по Петровке, а поперек – по бульвару.
