До жертвы четыре шага. Три. Два…
Мужчина шел, не замечая опасности. Бандиты переглянулись и одновременно ринулись вперед. Еще секунда и… В последнее мгновение Квилецкий перехватил занесенную для удара руку Матвея.
Сзади со Страстного бульвара на Петровку вывернул легковой автомобиль. Набирая скорость, он быстро нагонял мужчин, двигавшихся в сторону Управления московского уголовного розыска.
– Погодь, – шепнул главарь. – Пусть проедет.
Не ковырять же опера на виду у пассажиров легковушки.
Оба слегка приотстали, мужчина мог оглянуться на шум автомобиля. И он действительно оглянулся. Но – после того как машина посигналила и, подворачивая ближе к тротуару, стала сбавлять скорость.
С нескрываемым сожалением посмотрев на шагнувшего к проезжей части опера, бандиты проследовали мимо.
– Александр! – крикнул кто-то из остановившейся машины. – А я смотрю: знакомая фигура со свертками. Ты откуда?
– В магазин бегал, на завтрак кое-каких продуктов закупил.
– Это хорошо! А то живот скоро к спине прилипнет. Поехали.
Легковушка взревела двигателем и покатила дальше, чтобы метров через триста остановиться прямо напротив главного входа в Управление.
– И как ты их учуял? – удивленно бормотал Матвей. – Вот бы вляпались…
– Ничего-ничего, – поправив рукоятку пистолета, процедил Казимир. – Мы с этим Александром еще встретимся.
* * *
– Помнишь, я рассказывал о привезенном из Италии красивом памятнике?
– Женская фигура из белого мрамора под черными пальмами? – спросил молодой человек.
Отец кивнул.
– Конечно, помню. Памятник стоит за Главным поворотом этой аллеи, рядом с могилой мамы. Кажется, под ним покоится Софья Блювштейн.
– Я всегда восхищался твоей памятью, Антон. Да, по легенде, под мраморным памятником захоронена Софья Ивановна Блювштейн.
– А кто она?
– Легендарная Сонька Золотая Ручка. Надеюсь, слышал про такую?
– Сонька? Конечно, слышал! В нашем взводе служил пожилой дядька, Севастьян Амелькин. Он дважды отбывал срок за мелкие хищения и во время передышек развлекал нас рассказами. Хороший был мужик, искренне раскаивался в своем прошлом. Жаль, погиб в сорок четвертом в Польше. – Немного помолчав, молодой человек спросил: – Ты говорил, Софья Блювштейн скончалась в начале века?
Свернув на аллею и дойдя до женского изваяния из белого мрамора, Казимир остановился. Достав папиросу, он по давней традиции положил ее на квадратное основание памятника.
– По официальным данным, она умерла в 1902 году на каторге, – негромко, чтоб не растревожить кладбищенскую тишину, пояснил он. Незаметно оглянувшись по сторонам, продолжил: – Это случилось очень далеко отсюда – на острове Сахалин, поэтому нет оснований полагать, что кто-то привез тело в Москву и захоронил здесь. Сомнительно. Очень сомнительно. Но существует предположение, что Софья бежала с каторги и поездом вернулась в столицу к двум своим дочерям…
Казимир Квилецкий снова встретился с сыном на Ваганьковском кладбище и прогуливался с ним по главной аллее. Это было странное место для редких и столь желанных встреч отца и недавно вернувшегося с фронта сына. Но Казимир объяснил это довольно просто: «Работаю рядом. Да и тихо здесь, спокойно. Воздух чистый…»
Антон не возражал. Отец всегда был заботлив и относился к нему с любовью. Правда, до войны часто видеться не удавалось: юноша учился, Казимир работал и, бывало, уезжал в командировки.
Вернувшись с фронта, сын вдруг обнаружил, что отец здорово изменился.
Во-первых, он постарел и сдал физически. Всего лишь четыре года назад – в середине 1941-го, когда прощались на Белорусском вокзале, – он выглядел подтянутым, осанистым и каким-то породистым. Настоящим кадровым офицером, если бы гражданскую одежду он сменил на военный мундир.
Во-вторых, в характере отца появилась сентиментальность. Он тепло встретил Антона с воинского эшелона, разместил в заранее снятой и отремонтированной квартире, в первый же вечер сводил в ресторан, обеспечил приличными деньгами. И, главное, он готов был проводить с сыном по несколько часов хоть каждый день.
– Ты когда-нибудь расскажешь мне о своей работе? – спросил сын.
– Обязательно. Вот выйду на пенсию и расскажу.
– Это будет не скоро. Тебе ведь нет и пятидесяти.
– Нет, так исполнится, – засмеялся Казимир. – Всего-то год остался.
Обняв молодого человека, он повел его дальше – к скромной могиле с надписью на табличке: «Бринер Александра Николаевна». А заодно перевел разговор в другое русло:
– Послушай, а как бы ты отнесся к предложению уехать из Москвы?
– Куда? Надолго? – не понял Антон.
– Навсегда. И подальше. Где тихо и нет толчеи. Где текут чистые реки и с гор струится хрустальный воздух.
– На Кавказ?
– Можно и на Кавказ. Но я махнул бы еще дальше. Есть прекрасные Балканы. Есть завораживающие воображение Альпы.
Последние фразы молодой человек пропустил мимо ушей, потому что был не готов к подобному предложению.
– Почему тебе захотелось уехать? – не понял он. – Ты ведь никогда не говорил об этом.
– У меня не сегодня появилось это желание. Мы с тобой очень долго не виделись, Антон. Впервые захотелось все бросить и куда-нибудь переехать в далеком сорок первом, когда стали приходить с фронта твои письма. Позже это желание только усилилось.
– А как же мама? – Антон перевел взгляд на могилу. – Ты же говорил, что здесь обустроен семейный склеп.
– Да что склеп, – махнул рукой Казимир. – Какая разница, где похоронят? Земля везде одинаково холодная.
– Папа, Москва – мой родной город. Я здесь родился и вырос. К тому же за годы войны сильно по нему соскучился…
Он хотел рассказать о недавней встрече с одноклассницей Раисой, которая всегда ему нравилась. Но отец опередил:
– Да ладно. Это я так, к слову. Допустил кратковременную слабость. Извини…
Вынув из внутреннего кармана пиджака маленький букетик фиалок, Квилецкий шагнул к могиле супруги и положил цветы рядом с невысоким надгробным камнем. Понурив голову, Антон стоял рядом…
Спустя двадцать минут они попрощались, договорившись встретиться здесь же на следующий день.
* * *
Квилецкий покинул кладбище через главные ворота и оказался на Малой Декабрьской. Осмотревшись, он перебежал перед грузовой полуторкой бывшую Воскресенскую и сразу повернул на Ходынскую.
Матвей ждал на том же месте, где сутки назад дежурила охрана в составе Илюхи-татарчонка и Сашка. Грузный пожилой Матвей выбрал для ожидания ту же лавочку в тени возле длинного двухэтажного барака. Развалившись на ней, он глядел по сторонам и мусолил тлевшую папиросу. Завидев Казимира, выплюнул окурок.
