Я сидел, как камень, боялся пошевелиться, чтобы не разрушить ту визуально выстроенную сказку, которая предстала предо мной. Ещё только начавшийся рассказ дяди Вольфхарта не давал моему сознанию никакой чёткой структуры для понимания сути его повествования. Сознанию требовались время и дальнейшая информация для постройки взаимосвязей и осознания предметности даваемой им информации. Лишь после этого сознание способно склонить мозг к принятию решения – за или против, интересно или скучно. Но в подсознании происходил совершенно противоположный процесс. Там жизнь кипела и выстраивала целые миры и галактики. Там, в подсознании, малейшей капли неведомого тебе знания вполне достаточно, чтобы произошёл взрыв чувств и эмоций. Поэтому для моего любопытного характера археолога и историка его рассказ являлся срезом культурного слоя земли, в котором, как мне казалось, таились все события, случившиеся когда-то на территории нашей земли или страны, но пока ещё просто сваленные в кучу и требовавшие глубокого изучения.
В самом начале учёбы в университете мы поверхностно пробежались по истории севера Германии, но не было ни одного факта, который зацепил бы мой интерес для более глубокого исследования той культуры. Возможно, это зависело от преподавателей и политической линии того времени, возможно, в то время я был заинтересован чем-то другим и не уловил изюминки, а возможно, что всему своё время, и оно наступило именно в доме дяди Вольфхарта, который сумел свести все, до того не хватавшие мне части воедино. Он вытянул из моих рук сеть, которую яначал путать, а не чинить, сосредоточившись на его рассказе. Он заметил это и предложил мне просто слушать, если сеть отвлекает меня от его истории. Я тоже заметил, что концентрация взгляда на вязании узелков при починке сетей может хорошо способствовать медитации, но не пониманию истории из уст рассказчика.
– Так вот, поэтому я и прошу тебя разобраться в том, почему язык и культура наших предков стали нам непонятны и ушли в забвение.
Он отложил в сторону челнок, аккуратно сложил на коленях сеть, так же аккуратно отложив её в сторону, встал и, подойдя к печи, положил в неё ещё одно небольшое полено, а затем вышел в другую комнату. Было слышно, как открылся шкаф, и он долго из него что-то выкладывал, затем вернулся с маленьким старым пакетом, обвёрнутым в газеты и обвязанным тесьмой. Сел на своё место и стал развязывать тесьму. Я ещё не знал, что он держит в руках, но в каждом движении чётко прослеживалась ритуальность действий. Он держал свёрток как какую-то древнюю рукопись. Также было заметно, что не только внутреннее содержание свёртка имело для него ценность, но даже старые газеты, служившие обёрткой, и тесьма. С большой осторожностью, сняв тесьму и разгладив её ладонями, он положил её на стол рядом с собой и ещё раз разгладил. Так же осторожно развернул обёртку из газет, на которых от времени уже сформировались точные линии сгибов, и поэтому он старался развернуть их так, чтобы газеты не дали надрыв бумаги. Вынул из свёртка небольшую, но, видимо, очень старинную, то ли тетрадь, то ли книгу, и также положил её на стол. Затем, не разглаживая, положил на стол обёртку из газет и вновь взял в руки тетрадь. Аккуратно держа её на одной ладони, погладил обложку другой и взял её крепко обеими руками. Всё это время он ни разу не отвлёк своего взгляда ни на меня, ни на что-либо другое. И так же, сконцентрировав свой взгляд на том, что держал в руках, он произнёс:
– Вот, Георг! Вот это то, что я берёг всё время. Это досталось мне от деда, а ему от его деда, и т. д. Это то, что связывает меня и тебя с разгадкой нашей запутанной истории. Это наша родовая книга или, если хочешь, родовое древо.
Он поднял взгляд и, вглядевшись в мои глаза, будто проверяя меня на верность и выискивая заинтересованность, продолжил:
– Первые записи в этой книге были сделаны более восьмисот лет назад. Поэтому, я думаю, ты понимаешь ценность этого предмета. Не для науки. Нет. Она меня не интересует. А для нас с тобой. Теперь я скажу тебе самое главное, и уверен, это будет то, что приведёт тебя в восторг. Первые листы этой книги написаны не на немецком и не латинским письмом. Я не знаю и не могу читать того языка, но мой дед говорил, что его дед говорил ему о том, что начинается наш род от самого Никлота. Кто такой Никлот, надеюсь, знаешь, а если нет, то, думаю, разберёшься сам и найдёшь всю информацию о нём в твоих исторических архивах. Он был последний славянский князь-язычник в наших землях. И говорил он на том языке, которым написано древнее содержание нашего генеалогического древа. Он был последним, кто до своей погибели отстаивал ведическую культуру от серого распухания христианства в Европе. Он погиб за своё природное мировоззрение, за то, что он предвидел ложную суть христианства в том виде, в котором мы его знаем сегодня.
Я не являлся ярым верующим и относился к христианству не больше, чем к общепринятой государственной религии, никогда не задумываясь о сути всех тех, ветхо- или новозаветных историй. Но почему-то во мне встрепенулась тревога. Как-то неловко стал себя чувствовать. Ведь мы все ходили в церковь, молились там и песни всякие пели. Где-то в подсознании чувствуешь себя зацепленным за христианскую церковь. Ведь не мусульмане мы, не буддисты, тем более, не иудеи. Все мы католики да лютеране. А тут дядя твой такое говорит. Бога нашего серой опухолью называет. Он прочёл мои глаза и прописанное в них недоумение.
– Ты, Георг, сейчас много не спрашивай. Времени столько нету, на вопросы отвечать. Ты просто слушай и впитывай, голова у тебя молодая и любопытная, всё запомнит. А по дороге в Гейдельберг и дома будешь обдумывать и искать ответы – в книгах, которые дам тебе с собой. Я уже много подготовил для тебя, закладки положил и подчеркнул определённые места. Но ты должен самостоятельно всё прочесть, не обращая внимания на мои выделения. Сам найди суть подлога.
– Ты о какой книге говоришь? Не пойму? О Евангелии?
Он вновь встал и вышел в другую комнату. Вновь скрипнула дверь шкафа. Вернувшись назад, он держал в руках древнюю, в старом тиснёном, но ещё хорошо сохранившемся переплёте книгу.
– Это – Книга книг. Не так уж стара, как первая, но всё же двести лет ей уже. Займись, серьёзно займись её прочтением, и она расскажет тебе, как писалась история и почему мы говорим не на языке наших предков. Узнаешь, что из себя представляет богоизбранный народ и их Бог. В том, что я тебе сейчас говорю, нет ни капли национализма и экстремизма. Это чистая констатация изложенных в этой книге фантазий или фактов. Не знаю, какое слово лучше подходит. Ну, это я так, в краткой и грубой форме передал тебе этот первый «золотой ключик». Георг! Если откроешь этим ключиком дверь знаний, все остальные станут открываться в логической последовательности. Только входи и познавай. Этот ключ я назвал золотым неспроста, и не потому, что он волшебный. Просто золото есть суть ветхозаветной концепции. Ну, может, слышал о золотом тельце, это суть подлости и заговора. Все двери, которые будут открываться этим ключом, ведут к разоблачению подлых заговоров, которые царят со времён нашествия религии на солнценосную культуру наших предков, а по родовой памяти, значит, и нашу. Все другие ключи – ключи познания древнего языка и слова – будут солнечными, ибо они покажут тебе направление в светлое прошлое наших предков, которое ты обязательно должен познать. Для этого у тебя есть все предпосылки и возможности. Это мир слов и обрядов. Мир светоносный, память о котором тщательно зачистили наши правители, банкиры и кардиналы. Жаль, что времени у нас так мало. Столько хотелось бы тебе поведать. Да, впрочем, я и сам-то ничего толком не знаю. Возомнил из себя знахаря. Но всё же сохранил нашу книгу родовую. Это было моё предназначение. А твоим будет найти во всём этом истину и понять язык нашего рода. Я просил твоего отца рассказать тебе о нашем происхождении, он знал об этом. Но что может младший брат советовать старшему! Он был другим и хотел жить по-другому. Он видел свою жизнь в городе. Не так, как мы, в деревне. Но не всё в жизни выходит так, как бы нам этого хотелось. Пусть земля ему будет пухом.
