– Пройдём в комнату. Сядем и спокойно поговорим.
Уселись вполоборота друг к другу на диване, Георг утёр её застывшие на щеках слёзы, поцеловал её и спросил:
– Габи, что с нашими отношениями? Скажи мне. Что я делаю не так? Почему ты так охладела ко мне? У меня создаётся впечатление, что ты просто терпишь. Ты не хочешь быть со мной, но терпишь. Зачем? Я понимаю, что ты привыкла жить по-другому. Ты купалась в достатке, а теперь твой муж зарабатывает только на то, чтобы прожить месяц до зарплаты. Я убираюсь в доме, потому что ты не можешь и никогда этого не делала, а уборщицу мы не можем себе позволить. Я вижу, что, столкнувшись с реальностью супружеской самостоятельной жизни, ты разочаровалась и, мне даже кажется, напугалась. Но ты ничего не говоришь. Просто уходишь к родителям, потому что ты скучаешь по той жизни. Тебе её не хватает, и ты хочешь её вернуть. Я всё вижу. Ты говори со мной, пожалуйста.
Габриэла подняла взгляд и несколько секунд молча глядела Георгу в глаза. Аккуратно вытерла с глаз потёкшую со слезами тушь. Глубоко вздохнула, задержав на мгновение воздух в лёгких, чтобы выровнять дыхание, и, крепко взяв Георга за руку, выдохнула:
– Ты прав, дорогой. Ты полностью прав. Я всё время видела, как ты стараешься. Несмотря на твою работу, на эту проклятую войну, которая, к счастью, нас не касается, на гору обязанностей, которые ты молча выполняешь за меня, на все другие проблемы. Ты всё равно находишь для меня нежность и любовь. Я благодарна тебе и буду помнить это всегда. Ты прав. Дело во мне. Я сломалась уже давно. Ещё до того, как стала твоей женой. Я сломалась и встала на сторону папы. Ты хочешь детей. Я тоже хотела бы, но он мне запретил. А перечить ему я не могу. Потому что боюсь остаться без средств. Ты знаешь, я поняла, что между нами был просто роман. Очень красивый, долгий роман. Но мы не друг для друга. Мы разные. Очень разные. Я давно хотела с тобой об этом поговорить, но боялась тебя обидеть.
У Георга по щекам лились слёзы. Он гордо слушал запоздавшие откровения своей жены, глотал горечь правды, но продолжал любить её. Он понимал, что разговор, на который он вывел её сам, этот день, а также предыдущая ночь – последние в их жизни. Георг понял, что если бы и не его завтрашний отъезд в неизвестность, то он всё равно ушёл бы из этого дома, самое позднее, завтра. Ушёл бы, унеся с собой образ его первой и единственной любимой женщины.
– Решение принято уже давно. Я должна тебя покинуть. Папа спрашивает меня каждый день, сказала ли я тебе об этом. Он, он даже переживает… Извини… – Габриэла также не сдержалась и разразилась горестным рёвом, который обычно приводит к успокоению перенапряжённой психики. – Прости меня, дорогой! Прости! – Она бросилась к Георгу и, обняв его, начала целовать и гладить его мокрое от слёз лицо. – Прости! Прости! – Она утирала его слёзы, размазывая их по всему лицу, и продолжала одержимо целовать. Меж поцелуев она говорила: – Я не хочу. Понимаешь, не хочу. Но мы должны. Я должна оставить тебя. Прости! Прости! Но пока ты ещё здесь, я хочу тебя любить. Как раньше любить.
Время вернулось назад. Аккуратно, но с силой любовной страсти положило их на брачное ложе и остановилось до следующего утра. Он, любивший её безусловно и принявший путь, уводивший его от неё навсегда. И она, любившая его, но не осмелившаяся признаться себе в этом. Побоявшаяся быть отвергнутой жёстким отцом и потерять зону комфорта. Они, сказавшие друг другу всё, что нужно было сказать, и сделавшие всё, что нужно было сделать, любили, наслаждаясь друг другом, осознавая, что происходит это в последний раз.
18
Поглядев на часы, затем в окно, он встал, оправился, глубоко вздохнув и подойдя к двери, за которой спала Габриэла, молча постоял некоторое время. Что-то говорило ему: «Она уже не спит и так же, не попрощавшись, ждёт твоего ухода». Он приложил пальцы правой руки к губам и, оставив на них поцелуй, приложил их к двери, за которой находилась его любимая женщина, вспоминая их прошлые пламенные поцелуи. «Счастья тебе, на всю твою жизнь», – прошептал он, взял походную сумку, вышел, не взяв ключей, и тихо прикрыл за собой дверь. За спиной щёлкнул замок двери. Георг ещё раз обернулся, оглядел дверную ручку и замочную скважину. Он знал, что больше не вернётся в этот дом, но не знал, что с прощальным щелчком дверного замка был включен механизм – другими словами, была запущена вселенская программа, которая через много лет всё расставит на свои места.
Машина подошла ровно в назначенное время. По совету вчерашнего офицера Георг быстро запрыгнул в машину, дверь он закрывал уже на ходу. Водитель с пробуксовкой рванул с места и сразу начал кружить по переулкам. Несколько минут машина бессмысленно каталась по улочкам района и в конце концов взяла направление на Франкфурт-на-Майне. Георг поздоровался с водителем и назвал своё имя. Тот молча глядел на дорогу, делая вид, что не слышит. Хотя теперь уже бывший тесть Георга был богат и имел два довольно солидных «мерседеса», Георгу не посчастливилось поездить в богатом автомобиле. Это был первый раз в жизни, когда его забрали из дома на шикарном автомобиле. Поняв, что собеседника в кабине нет, он стал разглядывать салон и внутреннюю отделку автомобиля. Проехав Франкфурт, автомобиль взял направление на Гиссен, а затем на Зауэрланд.
С беспокойством в душе Георг разглядывал красивые осенние пейзажи гористого региона. Из салона автомобиля ему ещё не приходилось наблюдать красоту сентябрьской природы. Со временем ландшафт выровнялся, и дорога повела в сторону города Падерборн, а затем, начав извиваться, привела в небольшой населённый пункт, перед въездом в который стоял пропускной пункт. Водитель, предъявив документы и пожаловавшись на почти непрерывный шестичасовой автопробег солдату охранной службы гестапо, проехал под поднятый шлагбаум.
– Могу я узнать, куда вы меня привезли? Ведь, не сбегу уже никуда. – в надежде получить ответ спросил Георг.
Машина поехала по улочкам на подъём, и Георг увидел идущих по дороге заключённых. В полосатых, грязных и порванных робах, выстроенные в строй, в сопровождении вооружённых солдат, шли заключённые. Но среди жителей. Такого Георг ещё никогда не видел. Он слышал о концентрационных лагерях, но вот так, рядом с собой, воочию, никогда.
– Это русские пленные? – не надеясь на ответ, всё же спросил Георг.
– Всякие, – коротко выдавил из себя, видимо, также уставший от долгого молчания водитель.
– Ужас, это же ужас, – тихо говорил сам себе Георг. – Мы в концлагере? Вы привезли меня в концлагерь?
Водитель поглядел на Георга в зеркало, помолчал мгновение и вновь очень коротко ответил:
– Да.
Через некоторое время на вершине, куда они заехали, перед взором Георга встал старинный замок или крепость. Машина преодолела ещё один контрольно-пропускной пункт и въехала на территорию замка.
Солдат-водитель молча вышел из автомобиля и, обойдя вокруг, открыл Георгу дверь:
– Следуйте, пожалуйста, за мной, господин Хайденкамп.
Закрыл дверь и, положив руку на кобуру, расстегнув её, соблюдая дистанцию в три шага справа, стал сопровождать чувствовавшего себя уже пленным Георга. Подойдя к массивным дверям, у которых стоял здоровенный охранник с расставленными ногами и автоматом на груди, водитель предъявил ему какой-то документ, тот оглядел Георга с ног до головы и, отдав честь, распрощался с водителем, который тут же развернулся и ушёл. Георг не понимал, как он должен себя вести. Его передали, как какую-то вещь, из рук в руки, не спросив его ни о чём. Затем провели обыск вещей, одежды, заставили снять обувь и верхнюю одежду. Разговаривать было нельзя, тем более задавать вопросы. Сообщили, что личные вещи пока останутся внизу и что с ними ничего не случится. Дежурный офицер поднял трубку телефона, сказал, что всё готово, и вновь положил трубку. В комнату вошёл офицер СС и предложил пройти с ним наверх. Георг не мог понять, где он оказался. Водитель сказал, что это концлагерь, но в этом замке было что-то другое. Поднявшись по винтовой лестнице внутри сторожевой башни замка, они вышли в длинный коридор, в котором вдоль стен, почти у каждой двери, стоял вооружённый солдат охраны. Дойдя до середины коридора, один из охранников выкинул правую руку вверх, выпалив «Да здравствует Гитлер», повернулся, открыл дверь и встал смирно. Офицер встал у двери и пригласил Георга войти в кабинет. В голове «пленного» историка было пусто. Он не понимал, куда и зачем его привезли. Он даже не ощущал усталости от дальней дороги. И не задумывался над тем, кого он увидит в этом кабинете. Три шага, которые потребовались ему для того, чтобы войти в кабинет, показались нескончаемым мучением, ведущим его в страшную темноту. Он вошёл, глядя строго перед собой, не решаясь оглядеть кабинет и присутствовавшего в нём человека.
