— Сейчас ещё одного дождёмся, и в путь. А ты накинь пока. — Мне протянули тёмно-красную короткую накидку.
Она не закрыла камзол полностью, зато теперь я был временно принят в ряды городской стражи, что подтверждала медвежья морда в середине башенного щита, вытканного на передней и задней части накидки. Цеховой знак, пожалованный кем-то из первых Дарохранителей в те давние времена, когда у престола ещё толком не было опор, а Цепи ещё не опутали все пределы Логаренского Дарствия, и у живущих в стенах города была одна-единственная надежда на защиту.
— Я не опоздал? — С улицы в караулку ввалился ровесник разводящего, с юношески розовыми щеками, не привыкшими к прикосновению бритвы, а потому украшенными свежими царапинами.
Командир патруля посмотрел на вновь прибывшего с той же тоскливой ленью, что и на меня, но в голос всё же подпустил побольше ехидства:
— Куда уж тут опаздывать? Стояли городские улицы семь веков и ещё полчаса точно простоят. Да и люди у нас гораздо терпеливее камня.
Юноша слегка покраснел, от чего царапины на щеках, вмиг налившиеся белизной, стали ещё заметнее. Впрочем, оправдываться не стал: может быть, знал, что это положения не улучшит, а может быть, понял, как и я, что командиру патруля, в сущности, глубоко плевать на морозный вечер, маршрут обхода, час отправления и состав команды.
— Раз все в сборе, наконец-то… Пора приступать к исполнению священнаго и па-а-ачетнейшаго долга по охране покоя подданных его милости, проживающих в пределах града, именуемого Веентой, — прогнусил бородач, нарочно коверкая слова: видимо, эту самую фразу он произносил день за днём или вечер за вечером на протяжении уже не одного года. — Выступаем. И пусть Боженка не обольётся слезами при нашем возвращении.
А вот это мне уже не понравилось. Упоминание слёз слишком явно означало, что служба стражников не отличается скукой и безмятежностью. Интересно, сколько их в самом деле не возвращается с патрулирования? И от чего они гибнут, если просят о пополнении?
* * *
Маршрут патруля, с которым мне таки удалось отправиться в ночное, пролегал по Сальным кварталам. Я в окраинной части столицы не бывал никогда, зная лишь по отрывочным рассказам наставника, посвящавшего нас в городскую историю, что прежде сия местность была заполнена небольшими островками не домовладений, а салотопильных хозяйств, поставлявших свой товар всяческим дарственным службам, излишки же свечей и вязких ламповых масел продавались горожанам, пока столица ещё не стала блестящей и величественной. Когда же Веента окрепла и возмужала, потребность в чадящих и мерзко пахнущих изделиях стала пропадать, зато понадобилось расширить городские пределы. Вот тогда Сальные кварталы наполовину снесли, наполовину перестроили, предназначив их под проживание не слишком богатого люда, от вида и запаха которого богачи кривят свои ухоженные лица, но вовсе обходиться без него не удаётся, потому что господам всегда нужны слуги. А некоторым даже очень много слуг.
Впрочем, несмотря на прошедшие века, можно было легко определить, откуда взялось название кварталов: приторно-горькие ароматы так и не выветрились из стен чудом сохранившихся домов-старожилов. Казалось, мутные струйки, заставляющие ноздри брезгливо сжиматься, проступали даже сквозь брусчатку, надёжно укрывавшую далёкое прошлое, а сами камни маслянисто поблёскивали в свете жаровен и перекрёсточных фонарей. Да и взгляды людей, которые попадались на пути патруля, были липкими и тягучими, как переплавленное сало.
Воспользовавшись тем, что двое других патрульных остались чуть позади, командир вполголоса поинтересовался:
— Проштрафился чем, раз сюда прислали?
М-да, подчиняться правилу выжидательного молчания куда приятнее, нежели быть вынужденным отвечать пусть и на вполне невинный вопрос. Но полной немоты человек, определённый мне в начальники нынешней ночью, явно не одобрил бы, так что пришлось приподнять завесу столь интересующей его тайны. Причём стараясь не допустить продолжения ненужных расспросов:
— Подрался. Со своим.
— За дело или так?
Я многозначительно промолчал, предоставляя собеседнику возможность по собственному разумению истолковать тишину.
— Ты не думай, я не против тебя и всего прочего, вот только… — Командир перешагнул через подозрительно выглядящую кучку грязного снега. — Проку от таких, как ты, здесь не будет. Беды бы не было, и то хорошо.
— Беды?
— Ты среди нас, да и здешнего люда, как белошвейка среди нищенок.
Слишком заметен? С этим ничего не поделаешь. Вернее, я сам ничего не хочу предпринимать, чтобы стать похожим на своих спутников. Наверное, остатки гордости не позволяют. А может, злость? Растворяться в тумане Сальных кварталов я не собираюсь. Пока особой надобности нет.
— Не знаю, как и чему вас учат, только ходить по грязным переулкам — не то что топтать ковры зажиточных домов.
Верно. С радостью согласился бы и подтвердил, если бы это от меня требовалось. Только командир имеет в виду одно, а на деле трудность совсем иная.
Суть действий сопроводителя состоит в постоянном наблюдении за окружением и сравнении увиденного, услышанного, прочувствованного с воспоминаниями о том, как всё выглядело вчера, десяток и сотню посещений назад. Конечно, если в самый первый раз тот же купец мялся и жался или лебезил, выторговывая снисхождение, а потом успокаивался, уверившись, что больше какого-то предела податями его не обдерут, трудно принять за образец и первую, и вторую, и даже третью встречи. Сопроводитель нарабатывает опыт постепенно: при поступлении на службу он знает только то, чему его научили наставники, а в расцвете сил способен за несколько минут составить представление о совершенно незнакомом месте и населяющих его людях. Пусть не полное и не проникновенное, но достаточное, чтобы уберечь Ведущего от какого-либо вреда.
Что же касается улиц, всё намного сложнее. Прохожий с перекошенным от злости лицом не обязательно что-то злоумышляет, а притулившийся у стены нищий вовсе и не спит, как может показаться на первый взгляд. Впрочем, со временем я бы выучил назубок и все местные особенности, но… Зачем? Второй раз в Сальных кварталах мне побывать не доведётся. И потому, что слишком мало времени осталось носить камзол сопроводителя, и потому, что ещё одной глупости, подобной вечерней, допущено не будет.
— А правда, ваш брат ни жары, ни холода не боится? — встрял в разговор долговязый.
— Правда.
Опять же с целым возом оговорок. Но героев, равных мне, в понимании вопрошающего мне, конечно, найдётся мало.
— И голыми руками может, скажем, с волком справиться?
— Может.
Хотя и не полезет без особой надобности сопроводитель без оружия в пасть ни к волку, ни к другому зверю, особенно двуногому.
— И…
— Тебе заняться нечем, Еме? — грустно спросил командир, и пыл патрульного резко поуменьшился.
