Она ещё не приблизилась даже на десяток шагов, а мне уже стало нечем дышать, и только многолетняя привычка запоминать и мысленно проговаривать самому себе все ощущения помогла сохранить сознание достаточно ясным, чтобы понять, чего мне хочется в этот момент.
Я хотел припасть к ногам, обрисованным складками узкой юбки, коснуться губами потрёпанного края подола и решиться поднять глаза, только подчиняясь велению неприступной госпожи…
Я хотел рвануть застёжку на высокой груди, чтобы пуговицы брызнули во все стороны весенним дождём, вонзить пальцы в упругий зад, накрыть нежный рот таким поцелуем, от которого она первая запросила бы пощады, задрать эту проклятую юбку и…
Два желания столкнулись друг с другом, в голове что-то затрещало, взорвалось и осыпалось пеплом. Наваждение схлынуло. Да, передо мной была красивая женщина, сознающая свои возможности и отменно ими пользующаяся. Но и только. Я бы скорее и охотнее согрешил с лисичкой Нери, чем с сосудом, содержимое которого явно переливается через край. А вот все другие мужчины, оказавшиеся рядом со мной, думали иначе. Вернее, вообще не думали: на лицах, обращённых к божеству, спустившемуся на землю, читалось желание. Наверное, легко выяснилось бы, что у каждого оно было своим, если расспросить и разведать, но одинаково искажающим человеческий облик. Неужели, кроме меня, не устоял никто? Я обернулся, чтобы проверить, поддался ли мой помощник чарам искусительницы, и сразу забыл о прелестях женщины, которую должен был выставить вон из города.
Рыжий стоял неподвижно, по его лицу текли целые ручьи пота, и казалось, что черты тоже текут, ощутимо меняясь. Ржаво-карие глаза смотрели в сторону женщины, и очень напряжённо, вот только ничего похожего на вожделение в них не было. Скорее наоборот, во взгляде Натти разливалась смертная тоска, словно единственная и самая заветная мечта моего помощника находилась при смерти и корчилась в судорогах. А прядь над левым ухом рыжего… Мне почудилось, или она вдруг стала совсем седой?
Нужно было хлопнуть по обмякшему плечу, разорвать оковы наваждения, помочь, защитить, но не успел я даже поднять руку, раздался вой, заставивший меня отказаться от всех прежних намерений. Вой, в котором слышалось что-то странно созвучное ржаво-карей тоске, но было намного больше ярости и боли.
Кричала женщина. Та самая красавица, сейчас вовсе не казавшаяся привлекательной, каталась по булыжникам рыночной площади, схватившись за низ живота и свившись едва ли не раковиной улитки. Каталась и выла, лихорадочно ощупывая своё тело, но никто не решался прийти ей на помощь. Понятно почему: уж слишком резким и пугающим был переход от величия к безумию. И всё же из толпы раздалось робкое:
— Лекарь… Нужен лекарь!
Да, лекарь не помешает. Правда, пока он проберётся через торговые ряды и займётся своим делом, страдалица разобьёт себе голову о камни мостовой. Конечно, такой выход устроит всех, в том числе и мою нанимательницу, но тайна обольщения останется неразгаданной. Или того хуже: сведённые с ума так и останутся помешанными, если смерть ведьмы не снимет чары.
— Я посмотрю, что с ней.
— Вы лекарь?
— Сделаю что смогу.
Для начала обхвачу её покрепче, чтобы замедлить кружение в судорогах, и нащупаю одно местечко у основания черепа. Вот так, хорошо, теперь боли оставят красавицу на четверть часа или более. Причём вместе с сознанием, что особенно удобно, если хочешь беспрепятственно осмотреть тело.
Я осторожно уложил женщину спиной на брусчатку и потянул юбку наверх.
А ноги вполне себе. Даже не кривые. И штанишек она не носит, видимо, чтобы не тратить лишнее время на раздевание. И лобок бреет, как столичные мод… Это ещё что такое?!
На белой коже виднелся уже знакомый мне рисунок. Перечёркнутый круг. Но не только он, а ещё целая россыпь язвочек, тропками уходящая в промежность. И на каждой язвочке выступало что-то похожее на гной, но странного синеватого оттенка. А потом все ранки вдруг начали исчезать, на глазах затягиваясь ровной здоровой кожей. Последним в небытии растворилось родимое пятно, как две капли воды похожее на то, что я видел у Марис.
Не прошло и половины минуты, как несомненная причина мучений красавицы безвозвратно пропала. Не оставалось ничего другого, как вернуть юбку на положенное ей место и многозначительно заявить всем собравшимся:
— Ничего страшного. Ей просто нужно отдохнуть какое-то время.
По толпе прошёл вздох облегчения, и только теперь ко мне и неподвижно лежащей женщине начали подходить самые смелые из зевак. Наверное, хорошо, что никто в толпе не видел странных язвочек, но с другой стороны, никто не мог подтвердить, что я всё ещё нахожусь в здравом рассудке, а не провалился в мир иллюзий.
Обретшая временный покой красавица вновь вернула себе власть над мужскими сердцами и всеми прочими частями тела: мигом нашлись верные поклонники, благоговейно унёсшие её с площади. А ведь ещё минуту назад они стояли объятые ужасом… Любопытно. Значит, нечто, вызвавшее появление ранок на теле женщины, одновременно развеяло и чары? Правда, ненадолго, но всё же. Знать бы ещё, что это было такое.
Чья-то ладонь тяжело опустилась на моё плечо. Бож милостивый, я же совсем забыл… Натти! Сейчас он выглядел чуть лучше, по крайней мере, из глаз пропала та страшная тоска, и ручьи пота иссякли до капелек.
— Что с тобой?
— Да вот, нахлынуло, — неопределённо ответил рыжий.
Ну да, по-прежнему рыжий. А как же та седая прядь? Или мне всё-таки померещилось? Впрочем, неудивительно. В голове до сих пор всё какое-то перемешанное и взбудораженное.
— Мне нужно прилечь.
— Как скажешь. — Я подхватил Натти за талию.
— Смогу и сам дойти. У тебя ведь ещё дела здесь.
Это верно. Но не менее важное дело ждёт меня в гостевом доме.
— Как думаешь, удастся уговорить Марис уступить тебе кровать?
* * *
Впрочем, уговаривать никого не пришлось: когда мы добрались до трапезного зала, выяснилось, что прибоженный всё ещё там. Любезничает с градодержателем, и, судя по тому, что юноша ощутимо повеселел, беседа велась к обоюдному удовольствию.
Перед самым гостевым домом Натти решительно отказался от моей поддержки, до лестницы добрался без помощи, держа спину на удивление прямо, а по ступенькам поднялся намного быстрее меня. Я было подумал, что рыжий притворяется, но, когда нагнал его в коридоре, немного устыдился своих подозрений, потому что на бледном лице снова выступили капли пота, крупные и слегка мутные. К тому же, едва переступив порог комнаты, Натти чуть было не осел на пол, словно ноги, крепкие и кряжистые, больше не хотели держать своего хозяина.
— Что с тобой? — спросил я, когда кровать под рыжим протяжно заскрипела.
Он должен был бы ответить что-то вроде «и сам не знаю». По крайней мере, подобные слова, ни к чему не обязывающие и ни о чём толком не говорящие, мешают возникновению беспокойства. Но я услышал:
