— И что?
— Дальше. Хозяйку кафе задушили, убийца принес с собой бельевую веревку. Следующую жертву укусил фальшивый вампир, что оказалось имитацией. И везде он оставил кукол. В случае с Ингой можно предположить, что куклу мог принести «газовщик»…
— «Газовщик», может, вообще никак не связан с убийствами, — перебил Алик. — Пришел ограбить, застал хозяев. Случайный персонаж.
— Не спорю. Во втором случае, в кафе, убийца оставил куклу на месте убийства. Непонятно, когда. Место публичное, кто угодно может зайти.
— Опять, не обязательно куклу принес убийца. Место публичное, как ты сам сказал, — заметил Алик.
— Согласен. В третьем случае куклу оставил вампир. В смысле тип, изображающий вампира. Без вариантов. Или ты скажешь, что жертва могла найти ее на улице?
Алик протестующе замотал головой.
— Хорошо. И, наконец, четвертый случай: кукла в доме Виты. Четыре куклы, три смерти, как ты сказал.
— Ты имеешь в виду, что будет четвертое убийство? — уточнил Алик. — Он попытается ее убить?
— Возможно. Четыре куклы — уже не случайность.
— Черная метка! — Алик вскочил. — Омерта. Нужно что-то делать! Позвони Коле Астахову, расскажи! Хочешь, я сам позвоню?
— Подожди, Дрючин. Тебе не кажется, что все убийства какие-то… как это ты говоришь? Слово еще такое… — Он пощелкал пальцами. — Постановочные! Во! И кукла эта — тоже постановочная. Вот скажи мне, Дрючин, на хрен кукла? Это улика, как ты сам сказал. Убил и убил, но этот урод зачем-то оставляет куклу.
— Что значит «постановочные»?
— То и значит. Что ты можешь сказать об убийствах?
— Не понимаю! Мы же все выяснили!
— Они разные, понимаешь?
— И что?
— Кто, по-твоему, убийца?
— Как кто? Серийный маньяк! Психически неполноценный серийный маньяк.
— Почему ты так решил?
Алик задумался. Шибаев, морщась от боли, жевал бутерброд.
— Не похоже на маньяка, — наконец признал Алик. — Никакого сексуального насилия. Но кукла с булавками! Ему нравится втыкать булавки, это садизм и перенесение тайных желаний на неживой объект, а кроме того…
— То есть о проблемах с психикой говорит только кукла? — перебил Шибаев. — А если бы ее не было, то убийства никто бы не связал, так? И никто бы не заподозрил, что убийца серийный.
— Ну… да. Не связал бы.
— Так на хрена он их оставляет? — Шибаев взял другой бутерброд. — Зачем так подставляться?
— Ну и зачем, по-твоему?
— Метка, как ты сказал. Знак. Символ.
— Символ чего?! — закричал Алик. — Что ты меня путаешь?
— Не знаю. Кому выгодна смерть Инги Борисенко?
— Ее мужу. Домработнице. Возможно, ее сестре, учительнице. Это на крайняк.
— Кому выгодна смерть хозяйки кафе?
— Ее мужу. Возможно, подруге.
— Кому выгодна смерть укушенной женщины?
— Мы о ней ничего не знаем. Может, бывшему мужу, нацелился на квартиру.
— Если убийца один, то у всех жертв должно быть что-то общее. Ну?
— Да что ж тут долго думать! — воскликнул Алик. — Я тебе сразу сказал. Твоя Вита ненавидела Ингу, с хозяйкой кафе у нее когда-то был конфликт. Может, жертва вампира тоже была ее знакомой. Непонятно только, кто хочет ее саму… это самое.
— А тебе не кажется, что смерть Инги и жертвы вампира нельзя назвать убийствами в полном смысле этого слова?
— Как это?
— Ингу никто не убивал. Пугали, возможно. Но не убили. Допускаю, что ее смерть не была целью. Ее просто пугали. Да и то под вопросом. Ей могло просто казаться. Причем началось это задолго до прихода «газовщика». Жертву вампира тоже не убили…
— Но она же умерла!
— Это была нелепая случайность. Ее не собирались убивать.
— Не понимаю, Ши-Бон, — пробормотал вконец обалдевший Алик. — Как-то все это… В таком случае что это?
— Представь себе, Дрючин, что есть некий Икс, который вдруг решил отомстить за обиды, собрав их за всю свою жизнь. Мучают они его, и он чувствует, что все, харе, жизни больше нету, даже кушать не может. Может, он вообще со странностями, обижали его часто, унижали… Не суть, как ты говоришь. Как их сбросить, обиды? Допустим, провести магический ритуал с целью… Не знаю, скажем, чтобы его попустило, но не обязательно желать им смерти — не все способны на убийство. Хотя не исключаю. А вот ритуал забацать — запросто, булавки в куклу воткнуть — запросто. И подбросить: на тебе, обидчик!
— Ты хочешь сказать, что эти смерти случайны?
— Во всяком случае, смерти Инги и жертвы вампира. Эти вполне случайны. Не вижу намерения их убить. Куклы с булавками и случайные смерти. О том, что Икс не собирался убивать, свидетельствует… Что, Дрючин?
— Куклы! Он не стал бы так светиться.
— Именно.
— А что с хозяйкой кафе?
— Тут сложнее. Не знаю пока. Я бы попрессовал супруга. Кукла не связана с убийством. Такая у меня внутренняя чуйка.
— И с жертвой вампира неясно. Ну, подкинул бы куклу и пошел домой, так нет же, он ее укусил! Зачем? Это же надо додуматься до такого! Вот ты, например, смог бы укусить живого человека?
Шибаев ухмыльнулся и пожал плечами.
— Тоже ритуал? Зачем?
— Не знаю пока. Кстати, помнишь, капитан сказал, что там нашли улику? Мужской волос.
— И что? Мало ли, чей волос. Даже если волос его… Он все-таки псих, твой обиженный. Хотел или не хотел, а люди погибли. Я не понимаю тебя, Ши-Бон…
— Я сам себя не понимаю… — Шибаев потрогал пластырь на лбу. — Нутром чую, действовал не один Икс. Как-то все слепилось в кучу…
— Ты думаешь, у него есть сообщник? — сообразил Алик.
Шибаев не ответил; похоже, спал, мгновенно провалившись в сон…
Глава 28
Клубок
Святая наука — расслышать друг друга
Сквозь ветер, на все времена…
Две странницы вечных — любовь и разлука —
Поделятся с нами сполна.
Булат Окуджава. Любовь и разлука
Борисенко бродил по пустому дому… Дискомфорт, который он испытывал, переходя из одной пустой комнаты в другую, был необъясним. Пустой дом действовал угнетающе. Он иногда думал, раньше, что, если бы ее не было, он мог бы здесь жить. Инги… Он строил дом с любовью и увлечением, обсуждая проект с дельным архитектором, предлагая и даже споря с ним. Уже потом он поймал себя на мысли, что пытался занять работой голову и руки, начиная прозревать, что сделка «бизнес плюс жена» — не в его пользу. Инга… Свежа, молода, капризна, забавна… Да! Да! Да! Но… Наверное, он был слишком стар в свои тридцать с хвостиком для этой «соски», как назвал Ингу его приятель Вадик. У него была другая женщина, умная, уверенная в себе, ровня… Он гнал от себя картинку постыдной сцены: он говорит ей, что между ними все кончено и его свадьба через неделю. Он помнит ее взгляд… До сих пор ежится. Она только усмехнулась в ответ. И сколько всего было в ее усмешке! Презрение, жалость, обида…
