— А когда вы его видели в последний раз? — спросил следователь, аккуратно отодвигая мое дамское барахло, попавшее на его папку.
— Кажется… кажется, недели две назад, на почте, — нахмурив брови, произнесла я не очень уверенно. — Да, я была на почте, получала посылку… но я не могла его там оставить, меня операторы знают, уже позвонили бы… да и адрес ведь в паспорте есть…
— Даже если вы его потеряли, Анастасия Евгеньевна, это никак не мешало вам два месяца назад съездить в Саратов, — не отступал следователь.
О черт! Ну, что стоило подумать и не ляпать про две недели, а? Ну скажи ты, что давно не видела, а сколько — не помнишь! Полезла с конкретикой, дура!
— Погодите, — вмешался участковый. — А вы не оформляли на почте такую услугу, чтоб по коду получать, а не по паспорту? Моя вон оформила, теперь только успевает бегать за этим китайским барахлом…
— Стойте, стойте! — уцепилась я за эту мысль, как за соломинку, в душе поблагодарив участкового за такую подсказку. — Конечно! Никакой паспорт я не доставала на почте, мне же прислали код, я назвала, и оператор посылку выдала!
— Сколько цифр в коде?
— Что?
— Сколько цифр в присланном коде? — повторил следователь.
— Пять.
— Да, верно, пять, — пробормотал он. — Ладно, допустим. Название N-ск говорит о чем-то?
Это название говорило мне о многом. Это город, в котором живет Стаська и по удивительному стечению обстоятельств живет и Павел.
— Там живет моя подруга, — устало вывернула я. — Я была там лишь однажды, много лет назад.
— Удивительная вы женщина, Анастасия Евгеньевна, — протянул следователь, внимательно глядя на меня. — Везде-то вы бывали по одному разу и очень давно… не странно?
— Нет.
— Я так не думаю.
— Знаете что, Максим Максимович? — вскипела вдруг я. — Хотите, я вам объясню, как такое может получиться? Очень просто — когда человек нигде не работает, живет на иждивении мужа, не имеет собственных денег, у него крошечный круг общения — всего-то одна подруга, которая сама имеет возможность прилетать сюда несколько раз в год. У человека нет ничего в жизни, кроме мытья посуды, варки каши и стирки белья, понимаете? Ничего! И все мои поездки закончились в тот момент, когда я перестала работать в пресс-службе мэрии и перестала быть личным имиджмейкером у людей, способных оплатить такие услуги, это вам ясно?! Вот этой сраной сумке почти двадцать лет! — выкрикнула я, тряхнув потрепанной «Прадой» перед самым лицом немного растерявшегося следователя. — Где вы видели женщину, которая носит сумку двадцать лет?! Вон, у товарища участкового спросите! У его жены, как он сказал, их штук пятнадцать! У меня просто нет возможности раскатывать по городам и весям, понятно вам?!
Я задохнулась от собственного крика, на который сорвалась уже в конце, и заплакала от унизительного чувства — словно бы добровольно скинула с себя всю одежду перед незнакомыми людьми.
— Ну-ну… успокойтесь, не надо… — участковый поднялся и неловко обнял меня за плечи, что далось ему с трудом — его макушка едва доставала мне до груди. — Ничего, ничего… паспорт непременно новый выдадут, и жизнь, может, тоже поменяется… не плачьте…
Следователь, видимо, тоже был немного шокирован моим выступлением, а потому быстро собрал свои бумажки, застегнул папку и встал:
— Извините за беспокойство. Если еще понадобитесь — повесткой вызову.
Они попрощались и ушли, а я, закрыв дверь, рухнула на пол без сил. Даже плакать я больше не могла, только шумно дышала, по-прежнему держа в руках злополучную старую сумку с так удачно провалившимся под дно паспортом.
Станислава
Вернувшись на территорию клиники, я решила не идти сразу в палату, а посидеть немного на скамейке, подышать воздухом и подумать. Стены уже начинали давить, и, представив, сколько еще времени мне придется провести в палате после операций, я испугалась за свою психику. Долгое нахождение в замкнутом пространстве вызывало у меня панические атаки, с которыми я даже пыталась бороться при помощи медикаментов и невролога. Через пару лет лечения это прошло, но сейчас запросто может вернуться назад, а мне только приступов паники не хватало.
Скамейку я выбрала на солнечной стороне, вытянула ноги, откинулась на спинку и закрыла глаза. Внезапно передо мной возникло лицо Алексея. Я очень явно видела каждую черточку, каждую морщинку у глаз, легкую усмешку на твердых губах, темные брови, чуть горбатый тонкий нос. Я больше никогда не прикоснусь к нему, не поцелую, не прижмусь щекой к его гладко выбритой щеке. Ничего уже не будет. Как он лежал там, в своем кабинете, упав головой на стол, с безвольно висящей вниз правой рукой… Какая же у него была сила воли, чтобы вот так, рассчитав все, приставить к виску дуло и нажать на курок… Я раньше думала, что уйти из жизни — слабость. Нет, иногда это такая сила, которая есть далеко не у всякого.
Я заплакала, уткнулась лицом в колени и перестала замечать, что сижу на улице, что по аллее иногда проходят люди, которым, как ни странно, совершенно нет дела до рыдающей на скамейке женщины. Век равнодушных.
Мне вдруг неудержимо захотелось увидеть Настю. Захотелось, чтобы она приехала, чтобы сидела рядом. Мне не нужны были слова утешения, да и кто может утешить в таком горе… Я просто устала быть одна, и мне необходима была дружеская поддержка, потому что сейчас внутри сломалось что-то куда важнее костей. Кроме Насти, у меня нет никого.
Я вытерла глаза и отправилась в корпус, сменила там платье на спортивный костюм, взяла телефон и уединилась в самом дальнем уголке огромного парка, окружавшего клинику. Когда телефон поймал сеть, его буквально взорвало от потока сообщений о том, что звонила Настя.
Я набрала номер и приготовилась ждать, понимая, что обиженная подруга может не сразу снять трубку — или вообще не снять. Но Настя ответила.
— Господи, Стаська, да что же ты творишь?! — сразу накинулась на меня подруга. — Я два дня обрываю телефон! У меня тут такое…
Ну, разумеется… как я могла подумать, что Настя звонила поинтересоваться моим самочувствием? Конечно, у нее там такое, что она просто обязана вывалить на мою голову, совершенно не считаясь с тем, в каком я сейчас состоянии. Настя была удивительно черства в отношении других, но никогда не спускала подобного отношения к себе, требуя внимания, сочувствия и помощи. Я с трудом подавила в себе разочарование и злость и предложила:
— Ну, рассказывай, — раз уж понятно, что своими мыслями поделиться не придется.
— От меня ушел Захар.
— Куда ушел?
— Пока к Люсе, а дальше — не знаю.
Я не смогла понять, какие чувства испытывает моя подруга по этому поводу. Она всегда боялась потерять Захара, но последние пару лет в наших разговорах вдруг стали проскакивать новые интонации и непривычные для Насти фразы. Она как-то обмолвилась, что есть человек, к которому она бы с легкостью ушла от мужа. Я поинтересовалась кандидатурой, но подруга увильнула и перевела разговор, и я не стала продолжать расспросы дальше. Но похоже, что там все оказалось серьезнее. Или есть что-то еще. Захара я тоже неплохо изучила за годы знакомства, он Настю любил, хотя и не всегда понимал, и уйти просто так, ни с того ни с сего, он бы не решился.
