— Где ты был? — прорыдала я. — Я чуть с ума не сошла…
— Господи, да ты что? Ну, где я был-то? Машину Вальке Мамонтову чинили, он позвонил днем, попросил помочь. Деля, а ты что подумала-то? — растерянно спросил Матвей, с трудом поднимая меня с табуретки и пытаясь заглянуть в завешенное волосами лицо.
— Мой руки, пироги остыли уже, — пробормотала я, стараясь спрятать заплаканные глаза.
— Да, пироги! — оживился муж. — Ну-ка, идем, — он увлек меня за собой в ванную, сам умыл мне лицо и рассмеялся: — Ты как маленькая! Ну, куда я денусь-то? Не позвонил вот, это да — телефон сел, я его вчера, видно, забыл на зарядку поставить.
Я уткнулась лбом в его грудь и попросила:
— Прости меня за утро, ладно?
— Это ты меня прости. Я не должен тебе указывать, что и как делать, ты справлялась без моих советов много лет. И, раз к тебе едут из других городов, значит, ты все делаешь правильно. И ты права — никакой больше работы в доме, все. А теперь идем есть, я голодный, как удав.
За ужином я рассказала Матвею об Оксане и о том, что ездила к Севе и пыталась его уговорить помочь, а услышала лишь предложение упечь подругу в психбольницу. Матвей нахмурился, покручивая почти пустой бокал вина:
— Странно. Мне казалось, он бросится на помощь, ведь это неплохой шанс помириться.
— Знаешь, что я поняла? А ему это больше не нужно, — я сделала глоток, и рот наполнился терпковатым вкусом. — Он почувствовал свободу — так зачем снова толкать голову в клетку? Нет, я его где-то даже понимаю, если честно. Просто не ожидала. А Оксанке сейчас бы очень пригодились его визиты или хотя бы телефонные звонки. Это бы дало ей стимул.
— Слушай, ну ты ведь понимаешь, что она не всерьез пыталась?
— Я тебе вот что скажу. Тот, кто несколько раз пытается вот так, не всерьез, однажды переходит черту — и привет, уже ничего не поправишь. Я не хочу, чтобы это произошло с моей подругой, какой бы она ни была. Я не могу этого допустить, — я отодвинула пустой бокал и отрицательно покачала головой, когда Матвей попытался снова его наполнить: — Нет, мне хватит, завтра операционный день.
— Ты не сможешь постоянно ее контролировать, Деля, — сказал Матвей, наполняя свой бокал. — Может, Сева прав, и Оксане действительно стоит пройти хороший курс психотерапии, серьезный, с медикаментами?
— Интересно, какими таблетками можно вылечить одиночество?
— Ты ведь понимаешь, о чем я.
— Понимаю, — кивнула я, вставая, чтобы включить чайник. — Но от этого мне не легче. Я должна что-то сделать.
— Ну так Владыкин дал тебе вполне конкретный совет, услышь его, даже если тебе лично он почему-то не нравится.
— Я не могу с ней так поступить.
— Ты — не можешь. А ее мать — вполне.
— Матвей…
Мажаров поднял вверх руки:
— Все, сдаюсь, закрыли тему. Чайку нальешь, жена?
Я улыбнулась. Это обращение из уст Матвея всегда звучало так мягко и ласково, что казалось мне самым лучшим комплиментом из всех возможных.
Мы попили чаю со сладким пирогом, вымыли посуду, мешая друг другу и брызгаясь водой, как дети, и улеглись, наконец, в постель.
А в три часа ночи мне позвонил дежурный врач и попросил немедленно приехать в клинику, не объяснив даже причины. Просто коротко попросил:
— Аделина Эдуардовна, приезжайте срочно, вы нужны.
Анастасия
Не на это я рассчитывала, когда снимала трубку, увидев на экране телефона номер, с которого звонила Стаська. Очередное неприятное открытие — она, оказывается, ухитрилась попасть в дорогущую клинику пластической хирургии, что находится за городом. И устроил ее туда Захар. Вот это было особенно обидно. Мне он отказался помочь, когда я решила избавиться от глубокой морщины между бровей, так и сказал — мол, глупости, нечего серьезных людей отвлекать всякой ерундой, там восстановительной хирургией занимаются. А искривленная носовая перегородка Стаськи, выходит, штука весьма важная! Ну конечно — она-то может себе позволить клинику, в которой сутки пребывания обходятся в несколько тысяч. Странно только, что она ничего не сказала мне. Какие могут быть тайны в операции на носу? Бред. И почему именно туда? Не могла в своем городе прооперировать? Ни за что не поверю. Еще и трубку бросила…
Я действительно боялась ночевать сегодня в пустой квартире — визит следователя, воспоминания о предупреждениях Стаськи, возможные неприятности, которые явно будут еще — все это приводило меня в ужас. А надо было прислушаться к совету подруги и проделать нехитрые манипуляции с паспортом. Уже бы получила, ткнула в нос следаку — вот, мол, документ.
Вспомнив, что Стаська сказала идти в полицию немедленно, я все-таки решилась и, накинув куртку, вышла из квартиры. Отделение полиции находилось через три дома от моего, и уже через десять минут я писала заявление об утере паспорта, испытывая все же легкие угрызения совести, которые, однако, мгновенно рассеялись, едва я представила, какой срок получу по обвинению в перевозке наркотиков, например. Дежурный принял заявление, выдал мне какую-то бумажку и сказал, что с этим нужно идти в многофункциональный центр, назвал даже номер кабинета. Я поблагодарила и поскорее вышла на улицу.
Уже стемнело, практически не стало машин, зато появились гуляющие парочки, и это особенно действовало мне сейчас на нервы, и без того натянутые и словно бы оголенные. Вид счастливых людей причинял мне физическую боль, как будто их счастье походило на яд и проникало в каждую клеточку моего тела, вызывая там необратимые процессы. Если бы меня сейчас дома ждал хотя бы Захар, было бы легче, но я шла в пустую квартиру, где уже никто не распахнет дверь и не улыбнется при виде меня. Наверное, я сама в этом виновата. И с Павлом все так непонятно… почему он до сих пор не позвонил? Опять пропадет на неопределенное время, как делает всегда. Я не понимаю, как человек может говорить о том, что тоскует, скучает и хочет быть вместе и в то же время пропадает без объяснений. Может, все просто, и он женат? А я — легкая интернетовская интрижка, забава в городе, куда ездишь в командировку? Но тогда зачем он строит планы, собирается покупать здесь квартиру и переводить сюда бизнес? Невозможно же лгать так складно и так уверенно! И он так смотрит на меня, так прикасается и так окружает заботой, когда мы вместе, что я просто не имею права, не могу ему не верить. Но тогда где же он сейчас, ведь видел же, что произошло, неужели можно лечь спать и не узнать, чем закончился визит следователя к женщине, которую, по твоим же словам, ты любишь? Даже Захар бы позвонил и поинтересовался.
Я вошла во двор и увидела Павла, сидящего на невысоком заборчике у подъезда. Сердце заколотилось, на глаза навернулись слезы:
— Ты как тут?..
— Сижу вот уже минут сорок, все не решаюсь позвонить, — он спрыгнул на асфальт, подошел ко мне и обнял: — А ты откуда так поздно?
