— Прости меня… прости меня, моя девочка… я эгоистка и сволочь, я совсем с ума сошла… как я могла тебя бросить… прости меня… — и я вдруг почувствовала, что Стаська плачет, уткнувшись лицом мне в грудь.
Я осторожно повела ее назад к скамейке, усадила, сама села рядом и, обняв за плечи, прижала к себе. Стаська плакала долго, сотрясаясь от рыданий всем телом, и меня изнутри заполняла такая острая боль, словно она своими слезами рвала мне сердце на куски. Это очень страшно — видеть, как плачет сильный, волевой человек, привыкший решать проблемы и не ломаться под гнетом обстоятельств. Признаться, я даже не знала, что моя Стаська может вот так убиваться и выглядеть слабой и беспомощной. Сильным людям тоже бывает больно — так больно, что они не в состоянии вынести это. И им тоже нужен человек, способный понять и не осудить, потому что они очень стыдятся своей минутной слабости. Во всяком случае, Стаська точно из таких.
— Вся морда распухнет теперь, — пробормотала Стаська, вытирая ладонями лицо.
— Погоди, у меня салфетки есть, — я потянулась к сумке и вынула пачку бумажных платочков. — Держи. А я вчера заявление об утере паспорта написала, завтра пойду документы подавать. Да хорошо еще, что старый паспорт под дном сумки лежит, а то сюда не впустили бы — не справку же показывать.
— Ты потом старый-то с глаз убери, а еще лучше — спали на фиг.
— Да… интересно, а дело теперь закроют?
— Скорее всего, нет. Тебе придется доказывать, что ты никуда не ездила, свидетели нужны будут, алиби, — проговорила Стаська, вытирая глаза платочком. — В теории таких совпадений не бывает, конечно, это абсурд полный. Но для полиции, сама понимаешь, это вообще не аргумент. Хотя… — она вдруг повернулась ко мне и скомкала платок. — А ведь все-таки мог быть просто компьютерный сбой! Понимаешь? В системе произошло что-то, и данные перемешались. Вирус. Таким образом, вполне возможно существование женщины-тезки, и ей присвоились данные твоего паспорта, понимаешь?
— Сильно сложно, — вздохнула я. — Да и не доказать это никак.
— Дай телефон! — потребовала она возбужденно.
Я хорошо знала это выражение лица, когда Стаська вдруг нащупывала какую-то идею или тему для новой статьи. Она становилась совершенно невменяемой, буйной и начинала действовать немедленно, словно боялась, что ее кто-то опередит. Телефон я дала, и Стаська, прикусывая от волнения нижнюю губу, начала набирать номер.
— Привет, дорогуша, — сказала она, когда ей ответили. — У меня к тебе вопрос и очень мало времени на выслушивание ответа, так что будь добр, напряги извилины, хорошо? Помнишь ситуацию, по поводу которой я к тебе обращалась? Да. Да. А не может быть, что это в вашей компьютерной системе что-то засбоило? Что?! Да ладно! А это точно? Сто процентов? И об этом все знают? А сейчас как? Точно? И что — проблем не должно быть? Проверишь? Давай, у меня есть минут десять, я перезвоню.
Она сбросила звонок, но телефон мне не вернула, возбужденно забегала вдоль скамейки, о чем-то думая. Я затаила дыхание, боясь произнести хоть слово, чтобы не спугнуть птицу удачи, которую, похоже, Стаська уже держала за хвост двумя пальцами. Если я поняла все правильно по обрывочным фразам, то Стаськина идея оказалась верной, и теперь она ждала только подтверждения. А это означало, что я уже не подозреваемая.
Когда Стаська, бросив взгляд на экран телефона, поняла, что время, отведенное невидимому мне человеку на подтверждение информации, закончилось, она набрала номер и снова нетерпеливо прикусила губу.
— Да! Ну что? Как? Поняла. Но это точно? Есть информация? Замечательно. Спасибо тебе, дорогой. Я? Я в порядке. Все, побежала, мне некогда. Еще раз спасибо, — и она сбросила звонок, удалила его из истории вызовов и только потом вернула телефон мне. — Все, расслабься. Я оказалась права. Месяц назад в системе произошел глобальный сбой, и твои паспортные данные наложились на реально существующую тетку с таким же именем, как у тебя. Но сейчас все исправлено, и в твоей учетке стоит отметка об утере паспорта, датированная вчерашним числом. Дыши ровно, в общем.
Я почувствовала себя надувным матрасом, который выволокли на берег и случайно кинули на острый камень. Из меня словно воздух выпустили, я в буквальном смысле растеклась по скамейке и выдавила:
— Стаська, спасибо тебе…
— Не за что. Одной проблемой меньше.
— Ты не представляешь, как мне полегчало… руки-ноги ватные… никогда не думала, что это так ужасно — общаться со следователем в качестве подозреваемой…
— Уже все, прекращай. Паспорт новый получи и живи спокойно.
Стаська снова закурила, я видела, как подрагивают ее пальцы, державшие сигарету. Вдруг она снова стала похожа на гончую, учуявшую зайца — сигарета в руке замерла, не донесенная до рта, шея вытянулась, а взгляд устремился куда-то поверх моей головы. В глазах промелькнула тень испуга.
— Стася, что с тобой?
— Да погоди ты… — шепотом приказала она, поднимаясь на цыпочки и пытаясь рассмотреть что-то за кустами. — Черт, опять показалось… — выдохнула она и негромко ругнулась. — Совсем с ума спрыгнула…
— Ты кого-то ждешь? — спросила я осторожно.
— Да в том и дело, что не жду. А мерещится всякое, чего не должно.
— Вот и мне тоже, — ляпнула я, вспомнив, как увидела на дорожке Павла, которого здесь быть ну никак не могло. — Может, это место такое?
— Ага — галлюциногенное… — Стаська сделала глубокую затяжку и выпустила дым колечками. — Хорошо, что ты приехала, — вдруг призналась она. — Перед операцией как-то не по себе.
— Стась, ну операция же не такая сложная — перегородка, пустяки, минут на сорок. Даже испугаться не успеешь.
Стаська как-то странно на меня глянула и помотала головой:
— Да я понимаю… но все равно…
Я потянула ее за брючину, заставила опуститься на скамейку и снова обняла:
— Ничего. Завтра потерпишь, потом пару дней поболит, а там уже и забудешь. Нос задышит, почувствуешь себя другим человеком.
Она снова ответила мне тем же взглядом и вздохнула:
— Это точно, — но я видела, что внутри ее гложет явно не мысль о предстоящей завтра операции.
Станислава
Не знаю, с чего вдруг мне в каждом встречном начал мерещиться Глеб. Не Алексей, не кто-то еще — Глеб. Я поймала себя на том, что напрягаюсь всякий раз, когда вижу впереди мужскую фигуру. Хорошо, что Настя все-таки не столь наблюдательна, когда пребывает в расстроенных чувствах, иначе пришлось бы как-то объясняться. Но сегодня я уже дважды видела человека, очень похожего на Глеба, могла поспорить на что угодно. Нет, этого, конечно, быть не могло, я просто ошиблась — откуда тут взяться Глебу, когда вон даже Настя с трудом прорвалась, и то после звонка мне. Нет, в этом месте я в полной безопасности, потому что о посетителях сразу предупреждают. А ко мне никто, кроме Насти и Захара, приехать не может. Нервы разболтались у меня, вот что… Надо на ночь успокоительного попросить, а то не усну, а завтра операция.
