Я снова задремала, а проснулась от жуткой боли в лице — казалось, с меня содрали кожу. Несколько минут я боролась с собой, пытаясь превозмочь боль, но тщетно — лицо горело как в костре, и я нажала кнопку. Через пару минут вошла Женя, сделала укол:
— Саднит лицо? Ничего, это в области швов, а кажется, что все полностью. К утру пройдет.
— Нос ноет, — прогнусавила я. — И давит на него что-то.
— Это лангета гипсовая. Я сейчас дежурного врача вызову, пусть глянет, может, туговато наложили.
Она убежала и вскоре вернулась с кем-то. По запаху туалетной воды я поняла, что это мужчина. Он аккуратно проверил лангету и произнес:
— Нет, тут все хорошо. Да и трогать лангету, которую Драгун накладывала, я бы не стал, очень хочется пожить, — они с Женей рассмеялись. — Не волнуйтесь, Станислава Юрьевна, все в порядке. Это просто у вас отек тканей небольшой, потому кажется, что лангета давит. Это к утру пройдет.
— Что-то многовато должно решиться этим утром, — гнусаво пошутила я.
— Так уж повелось, — весело сказал доктор. — Отдыхайте, спокойной ночи.
Он вышел, а Женя еще задержалась:
— Вы есть хотите? Я принесу.
— Нет, не хочу, спасибо.
— А зря. Там для послеоперационных такой суп-пюре… мечта!
— Правда, не хочу.
— Ну, отдыхайте тогда.
Не знаю, можно ли считать сном периодические провалы в какую-то черную дыру, перемежавшиеся с ноющей болью в носу и лице. К утру я кое-как встала, доползла до окна и забралась на подоконник, подтянула колени к груди. Саднило лицо под повязками, болел нос, и складывалось ощущение, что это теперь навсегда. А ведь предстоят еще перевязки, которые явно не добавят приятных эмоций… Откуда-то изнутри пискнул тонкий противный голосок: «А что ты хотела? Тебя предупреждали — будет очень плохо. И дело даже не в этом. Возможно, все твои мучения не приведут ни к чему, тебя найдут рано или поздно и открутят голову вместе с твоим новым лицом. Это — мужские игры, девочкам там не место».
— А я всегда вмешивалась в мужские игры, — пробормотала я, словно споря с внутренним голосом. — Всегда — и ничего, жива. И теперь тоже выживу. Можно подумать, статьи о криминале не грозили мне ничем! Грозили, да еще как — вплоть до сожженной машины, я с тех пор и за руль не садилась ни разу. Но ничего, и это пережила. Значит, в этот раз тоже все получится.
Меня затошнило, голова закружилась, перед глазами замелькали темные точки, и я постаралась как можно аккуратнее сползти на пол и добраться до кровати. Не хватало еще завалиться и разбить голову…
Я закрыла глаза и попыталась уснуть, но вместо этого увидела лицо Алексея. Заныло сердце. Когда он был жив, я, оказывается, даже не понимала, насколько он мне нужен и дорог.
Действительно, мы начинаем ценить, только когда теряем безвозвратно. Мне даже на могилу к нему пришлось ехать ночью, чтобы не привлекать к себе внимания сверх того, что мне уже уделяли правоохранительные органы. Со мной поехала мама, мы, крепко держась за руки, шли по дорожке среди могил и вздрагивали от каждого шороха.
Мне казалось, что у меня даже волосы поседели от ужаса. Я долго сидела на свежей могиле, глядя на фотографию с черной лентой в углу.
Я потеряла его навсегда — и не по своей воле, как делала обычно. Его отняли у меня, отняли самым жестоким образом, оборвали все мечты, все планы.
Чуть сзади всхлипнула мама:
— Господи, такой молодой… зачем ему это было надо? Борец с коррупцией!
— Что? — очнулась я. — Ты о чем, мама?
— В новостях вчера передавали, что дело не во взятке, а в том, что он давно собирал материалы на все наше начальство городское, вот они его и…
— И такое передали в каких-то новостях?
— Да это наш канал, местный…
Понятно. Коллеги с небольшого коммерческого канала, спонсируемого каким-то сумасшедшим толстосумом, решили выпендриться. И это, кстати, очень плохо — так я тогда подумала.
— Мам, ну что ты чушь всякую вечно смотришь? Он застрелился в служебном кабинете.
— А застрелился ли? И сам ли? — мама иногда проявляла чудеса настойчивости, особенно если дело касалось вот таких нелепых предположений. — Ты же только фотографии видела.
— Мама… я тебя очень прошу — не надо.
— Глупая ты, Стаська, — мама обняла меня, крепко прижала к себе и тяжело вздохнула: — Я-то думала, что наконец ты остепенишься, поженитесь, внуки пойдут… Алеша такой видный, умный, ты у меня вообще золото — ну, жить бы и жить…
— Мама! — взвыла я, не в силах справиться с эмоциями. — Ну, я же тебя прошу — не надо!
Она умолкла, поглаживая меня по голове и плечам. Мы просидели на могиле Вершинина очень долго, я успела замерзнуть, но уходить не хотелось. Я смотрела на фотографию и чувствовала, что Алексей хочет что-то сказать мне, что-то такое, чего не сказал бы при жизни.
Именно тогда я поняла, что в словах мамы есть правда — он застрелился не просто так. Уголовное дело о крупной сумме взятки выглядело довольно глупо — уж кто-кто, а я-то знала, что Алексей Вершинин честь мундира ставил во главу угла и ни за что не замарал бы ее деньгами.
Внук боевого генерала, сын полковника милиции — он так всем этим гордился, что никогда не посмел бы очернить память деда и поставить в неловкое положение отца. Так что, возможно, мама не так уж неправа…
Эти воспоминания заставили меня снова открыть глаза и сесть. Как жаль, что ноутбук сейчас не у меня…
В таком настроении мне всегда хорошо работалось — когда я видела цель и горела желанием как можно скорее выложить все на бумагу. Надо дотерпеть до утра, забрать ноутбук и документы и продолжить, пока не перегорело.
Аделина
Я, конечно, заметила, что Казакова перед операцией остригла волосы и перекрасила в каштановый цвет, но ничего не сказала. Но внутри шевельнулось — а ведь Матвей, похоже, прав, и она отлично знала, на что идет, потому и подготовилась. Когда она попросила убрать в сейф ноутбук и какой-то сверток в плотных пакетах, подозрения мои усилились. Определенно, этой женщине есть что скрывать. У себя в кабинете я положила сверток и ноутбук на стол и долго сидела, глядя на них. Что там? И чем грозит мне, если вдруг у меня это каким-то образом обнаружат?
Я включила компьютер и набрала в поисковике имя «Станислава Казакова». Через несколько минут я получила довольно полную информацию о том, что же представляет собой моя клиентка. Она слукавила, говоря о себе — журналисткой она оказалась довольно именитой, я по диагонали пробежала несколько ее статей и поняла, что специализируется Казакова на журналистских расследованиях, и в результате у нее наверняка подобралась довольно многочисленная толпа «поклонников», жаждущих мести. Вот уже и мотив для смены имиджа… Среди разномастных новостей, в которых встречалось имя Казаковой, мне выпала еще небольшая заметка в какой-то сибирской газете, где оно упоминалось в связи с делом о самоубийстве начальника УВД. Выходило, что Казакова то ли написала о нем что-то, то ли была связана с ним лично, и это тоже добавило в копилку моих подозрений. Придется признать, что мой муж оказался куда прозорливее меня…
