— Какое у меня доверие может быть к вам после того, что я видел? И какие гарантии я получу, что после моего выступления вы не забудете этот разговор и все, что обещали?
Поверил! Ну что ж, на этот случай у меня в кармане карт-бланш, с правом подписи, почти равным президентскому. Уж очень в Белом Доме занервничали, чтоб норвежский монарх лишнего не сказал — усмирить Европу тотальной оккупацией можно, но во сколько это обойдется, и что получим в итоге? Если даже в Лондоне на нас начинают смотреть косо. Но если мы уйдем, то очень быстро Европа упадет в объятия коммунистов. И красные победят в Азии, и в Африке тоже — это ведь правда, про склонность разных народов к индивидуализму или к коллективизму, и что тогда останется от свободного мира? Так что я имею полномочия подписать документ о норвежском долге, и об атомном сотрудничестве (в Штатах кто-то взвоет, но надеюсь, что деловые интересы сыграют роль). Ну а сдать королю наших отыгравших агентов, невелика потеря. Нет в Норвегии ни НКВД ни Гулага, зато есть демократия и рынок, так что завтра же у нашего посольства выстроится очередь желающих продать норвежские секреты.
— И в-пятых, Ваше Величество, я имею полномочия предложить вашей славной стране заключить торгово-кредитное соглашение на очень выгодных для вас условиях. Вот проект, можете после передать своим экспертам.
Очень выгодный, ваше королевское величество — если не иметь опыт биржевого игрока. Процент, сроки — то, что бросается в глаза — выглядят очень заманчиво. А мелким шрифтом, как технические детали — что кредит исчисляется в долларах, и под его обеспечение ваша страна предоставляет долю акций ваших компаний, государственных, или под королевское поручительство, долю совсем малую, даже символичную. Однако на бирже это называется "маржа овер" — если курс этих акций (и вашей валюты) упадет, вам надлежит восполнить возникшую разницу, или акций нам добавив, или сразу выплатив часть кредита. Что ваши акции дальше обесценит, то есть процесс будет повторен, русские про это говорят, "чем дальше в лес, тем больше дров". И вот, у нас уже ваш контрольный пакет, и все законно, по договору.
[17].
— Поверьте, Ваше Величество, что американский бизнес, как и Правительство США, заинтересован в дружбе между нашими странами, и в развитии торговых отношений.
Ну вот и договорились. А гарантии… да хотя бы, вы отдадите мне пленку с записью лишь после того, как получите обещанное. То есть, когда я все подпишу, и вам папку с досье передам. Но уж после — выполните и вы свою часть. Что журналистам сказать, о чем мы сейчас беседовали? А то изнемогают там, в коридоре, толпой собравшись. Простите, но коммюнике не будет. Можете сказать им, что обсуждали вопрос наказания виновных — Терри Хант конечно, преступник, виновный в злодейском убийстве вашего отца, возможно что в сговоре с нацистской организацией "Асгард", руководимой беглым рейхсфюрером Гиммлером
[18], но все же он пребывал на официальном дипломатическом посту, а иностранных дипломатов бить нехорошо. И кое-кто в Белом Доме мнение имеет, что "суп из майора Улафа", что-то в этом есть. Но я слышал, у пингвинов мясо невкусное, сильно рыбой воняет. Так наверное, можно найти рецепт?
Альфонсо Мазини, репортер римской газеты "Мессанджеро".
Ах, синьоры, как опасна работа независимого журналиста! Когда целая банда крайне опасных личностей ищет вас по всему Риму, желая сделать "то же, что с Фаньером" — хочется оказаться как можно дальше. Но велики ли возможности у скромного репортера, которому едва хватает на проживание, новый костюм, и красивую синьорину в кино пригласить иногда — а даже о мотороллере "Веспа", который очень облегчил бы мою работу, приходится лишь мечтать? К тому же эти ужасные люди меня и в Милане найдут, и в Неаполе — если я там по специальности работать буду. Ведь труд независимого репортера сродни частному детективу — чтобы первому получить информацию, надо чтоб тебя знали намного шире, чем какого-нибудь синьора Пьетро, который утром идет в контору или на завод, вечером домой к семье, и никому не знаком кроме сослуживцев и соседей. А я по складу ума и характера не могу работать по твердому расписанию.
И пришлось мне вспомнить одного своего знакомца из "Мессанджеро". Так вышло, что я знаю языки — свободно французский (в Марселе за своего могу сойти), чуть хуже английский (приходилось одно время крутиться среди торговых морячков), и даже русский (два года у них в плену был). Конечно, все самые хлебные места постоянных заграничных корреспондентов в таких местах как Берлин, Краков, Прага, Будапешт, Вена, не говоря уже о Москве, Ленинграде, Киеве, были давно заняты, равно как и Париж, Брюссель, Мадрид. Но вот Норвегия до недавнего времени была вне зоны наших интересов — а, по утверждению самого главного редактора (как сказал приятель Корнелио — тот, что помог мне с трудоустройством), там в самое ближайшее время что-то должно произойти. Откуда знает редактор — ну, говорят у него родственник служит где-то очень высоко. А впрочем, это неважно.
Ехать от "Мессанджеро" должен был синьор Фортунато. Его и послали основным — а меня в довесок, решив что двое лучше чем один. И денег не дали, обещав заплатить после и возместить расходы, "если хороший материал добудешь", условия кабальные, но выбора у меня нет. Но немного денег у меня было, и я решил поставить на "зеро", купив билет на рейс "Алиталия" трансатлантический, с посадкой в Лондоне. Там я сошел и взял билет до Осло. Прилетел в субботу семнадцатого, вечером — и на следующий день был на площади перед дворцом, наблюдая все представление с пьедестала статуи Карла-Юхана, никто не возражал против такого обращения с памятником, у норвежской полиции хватало в тот день других забот. А после сам Господь и Мадонна надоумили меня не уходить сразу, а приблизиться к выходу из дворца — и я стал свидетелем незабываемой сцены битвы посла США с пингвином, успев сделать больше десятка отличных кадров, все что в моей "лейке" осталось. А после, одному архангелу Михаилу известно, чего мне стоило срочно найти место, где это проявят — в незнакомом городе, не зная норвежского! Кажется, эта улица называлась Дроннингентс — там, недалеко от Военной Академии, я наткнулся на фотоателье, хозяин которого, к моему удивлению, не взял с меня денег, но, выслушав мой рассказ о том, что было перед дворцом, стребовал моего дозволения оставить себе по одному экземпляру отпечатков с каждого кадра, чтобы выставить в своей витрине. Затем мне была забота отправить домой снимки, пришлось в итальянское посольство идти, там все смотрели, смеялись, и пообещали отправить фототелеграфом. А после, вот чудо, помогли мне достать билет до Стокгольма и дали рекомендательное письмо в посольство в Швеции, причем не итальянское, а СССР! Просто сказали — там тебе помогут.
Здесь в Европе русских часто изображают то ли неотесанными грубыми варварами, то ли исчадиями ада — но на самом деле это очень приличные люди, в них совершенно отсутствует англосаксонское высокомерие и взгляд свысока. И они умеют ценить таланты — даже ужасный ГУЛАГ, где я, как сказал уже, провел два года, показался мне вовсе не преисподней; впрочем и я там не кайлом махал, а был кем-то вроде ответственного за учет. И когда закончилась война и мой срок в плену, мне даже предлагали остаться и принять советское гражданство, но я отказался, подумав о своей итальянской родне. Однако и тут о моих заслугах наслышаны — или русское ГБ и правда, все знает? — меня спросили, не я ли этим летом в Риме брал интервью у четы Смоленцевых, и "товарищ Дмитрий", кто взял тут надо мной опеку, оказался знаком и с моим приятелем Родари. А затем мне сделали предложение, от которого я не мог отказаться — я помогаю русским, они помогают мне.
