– Полиция поймет, кто это сделал, – произнес он, критически осматривая аджая. – Многие были свидетелями конфликта в клубе.
– Не найдут, – аджай вытер тыльной стороной ладони вытекающую из разбитого рта кровь. – На корабле я для полиции недосягаем, а потом переведусь в другой экипаж.
– Понятно, – не стал спорить Юрий.
Какое, по сути, ему дело? Он и так сильно рисковал, помогая убийце.
Аджай заворочался, укутываясь в куртку, его движения были завораживающе плавными. Повернул к Гарину узкое лицо, и Юрий невольно поежился, увидев черные с серебристым глаза так близко. Военный заметил его замешательство. Спросил:
– Я плохо выгляжу?
Его рот изогнулся в слабом подобии улыбки.
– Не знаю. Может это твое естественное состояние, – попытался отшутиться Юрий, но тут послышался звук полицейских сирен и он заторопился. – Давай быстрее, пора уходить.
Он подставил плечо, помогая дистанту идти ровнее, и они со всей возможной скоростью поспешили прочь из подворотни. Гарин неплохо знал местные закоулки и уже представлял как лучше и безопаснее добраться до квартир экипажа крейсера – небольшого закрытого комплекса с охраной на воротах.
– Спасибо тебе, – с чувством прошептал аджай. – Меня зовут Норах… Я твой должник.
– Ты главное не помри по дороге, – посоветовал ему Юрий. – А то я дистантов реанимировать не умею.
– Не помру, – закряхтел Норах, терпя боль. – Я бессмертный.
И, заметив недоверчивый взгляд Гарина, добавил:
– Шутка.
7. Акияма Кимура
– Тебе нужно было родиться русским, – толстые, с жесткими волосками пальцы осторожно, почти нежно заскользили по книгам, плотным строем расположившимся на полке.
– Почему? – Кимура смотрел на товарища из уютного кресла, грея в бокале темный терпкий напиток.
Старинный друг, Алексей Рудой, привычным жестом оправил седые усы и вытянул одну из книг. Живые глаза в обрамлении морщин насмешливо посмотрели на Акияму.
– У нас от чтения эндорфины выделяются, «гормоны счастья». Такие уж особенности языкового восприятия. А ты читать любишь, – он потряс книгой. – Особенно наших классиков.
Акияма улыбнулся.
– Я читаю в оригинале. Причем, не только русских классиков.
– Ну, это не то, – протянул Рудой, перелистывая страницы. – Надо иметь русский мозг. Ты вон, и коньяк наш жалуешь с особым удовольствием.
– Коньяк французы придумали.
– Рассказывай, – отмахнулся товарищ. – Что они там в своем Халифате могут придумать.
– Это было очень давно, – Кимура с удовольствием втянул глоток спиртного. – Не притворяйся невежей.
Алексей деланно нахмурил брови, чуть отвел от глаз раскрытую книгу. Процитировал с чувством по-русски:
– Небо! Небо теперь в запустении. Не та эпоха. Не тот отрезок времени. Ангелам теперь хочется на землю.
Он хмыкнул, закрыл книгу и вернул ее на полку.
– А мой внук, представляешь, уже не умеет читать. Даже предмета такого в школе нет. Все через инбу, через картинки преподают.
– Все меняется.
– Ты крайне лаконичен сегодня, – Алексей уселся в кресло напротив, взял со столика свой бокал. – Когда тебе на ветеранскую?
– Коллегия послезавтра.
– Переживаешь?
Акияма улыбнулся, качая головой.
– Ай, не ври, – Рудой сделал большой глоток коньяка, даже не поморщился. – Мне до нее еще два года, но уже трясет. Как подумаю, что все, саблю в ножны, аж передергивает.
– Умеешь ты настроение поднять.
– Умею. Ну, за Гвардию! Всегда легенда!
Он наклонился вперед с бокалом в руке. Акияма повторил его жест. Бокалы соприкоснулись с глухим стеклянным стуком.
Выпили по глотку.
– Кстати, первой печатной книгой в моей коллекции был «Кодекс воина», – Кимура положил руки на подлокотники, указал подбородком на полку. – Я не держу ее здесь – семейная реликвия. Помню, как в свое время старался следовать прочитанным постулатам, пока не понял, что слишком отличаюсь от своих далеких предков.
– Не так уж и сильно, – Рудой прищурился. – Я еще помню эти твои самоубийственные фортеля над Ткараном. В лучших традициях камикадзе.
– Это было давно.
– Это было, – Алексей сделал утвердительный жест бокалом. – И это главное. Об остальном пусть спорят историки.
– Нужно сказать спасибо…
– Да-да, – бесцеременно перебил Акияму друг. – Спасибо биоинженерам Академии за то, что собрали тебе такую удачную генетическую структуру. С кем ты там из одной пробирки выращен? С действующим адмиралом флота? С героем войны Самусенко?
– Он тебе долг вернул?
– Хрен там ночевал, – по-русски отозвался Рудой. – Но, сдается мне, дружище, ты эту песню про «Кодекс» неспроста завел.
– Почему ты так решил?
– Да потому что знаю тебя как облупленного, – усмехнулся Алексей. – Опять этот твой бзик насчет смерти в бою?
– Это не бзик.
– Помню, помню. Семейная самурайская традиция. И твой дед не простил твоего отца, потому что тот перешел из боевого подразделения в торговый флот. И твой отец жалел об этом своем поступке до самой смерти.
– Алексей, мы об этом уже спорили, – недовольно поморщился Акияма.
– Конечно, спорили. Потому что ты до своих седин дожил, да так и не понял, что не обязан отвечать за чужие поступки.
– Обязан, – твердо ответил Кимура. – Это в молодости кажется, что традиции – для стариков и дураков. Лишь с возрастом понимаешь, что они единственная нить, которая связывает прошлое и настоящее. Многие уже не помнят кем были их деды и прадеды, как жили и как умирали. Я своих помню. Потому что не забывать – это тоже традиция. Как и принять смерть воина – в бою.
– Ты в такие моменты меня пугаешь, – признался Рудой.
Он поднялся и прошел к узкому столу из красного дерева, на котором в ряд застыли фигурки мужчин в военной форме разных эпох. Все похожие друг на друга лицом и осанкой, и все вместе чертами лиц напоминающие Кимуру.
– Но ты ведь сам сказал, что слишком от них отличаешься, – Алексей словно поймал товарища на слове, хитро усмехнулся, оборачиваясь. – Неужели ты на самом деле жалеешь, что не погиб сражаясь? Что продолжаешь жить, читать книги, попивая двадцатилетний коньяк и беседуя со мной?
– Провокационный вопрос, – улыбнулся товарищу Кимура.
– Это не делает его праздным.
– Не жалею, – признался Акияма. – Мне нравится моя жизнь. Но я с каждым годом чуствую груз невыполненных обязательств. Понимаешь, Алексей? Хочешь, не хочешь – есть вещи, которые просто нужно сделать. Так завещал мой дед. Так хотел бы мой отец.
