Мужчины поглядывали на него украдкой, а Бобби-Джо с легким презрением, и отец мистера Лиланда заговорил с ним первый, взяв на себя в отсутствие мистера Харпера и с молчаливого согласия остальных роль спикера:
– Привет, Уоллес!
Уоллес Бедлоу обернулся к нему с улыбкой, словно его прибытие только сейчас было замечено, словно он и не подозревал, что на него смотрят.
– Привет, мистер Гарри!
Папа шагнул от своего столба к негру.
– Ты куда собрался? В Нью-Марсель?
– Да, сэр. – Улыбка слетела с его внезапно помертвевших губ. А мистер Лиланд про себя отметил, что Уоллес Бедлоу употребил слово «сэр», как будто папа старше него, а это вовсе не так, потому что когда Уоллес Бедлоу снимает шляпу, становятся видны его курчавые седые волосы. И тем не менее он называет папу «сэр», точно так же, как я бы называл «сэром» его или папу.
– Долго там пробудешь, Уоллес? – Папа говорил таким тоном, словно эти вопросы были неважными, словно никто, кроме него самого, не слышал и не обдумывал каждое сказанное слово.
– Да, сэр.
– Насколько? – Теперь в вопросе прозвучала нотка осуждения.
– Вряд ли я вообще вернусь, сэр, – ответил Уоллес Бедлоу более дерзко, чем того требовала ситуация.
– Что?
– Думаю, я вообще не вернусь, сэр. – И он обвел взглядом всех присутствующих. – Я жду автобус, я уезжаю в Нью-Марсель и вряд ли вернусь сюда… когда-нибудь.
– Ты переезжаешь в Нортсайд? – В нью-марсельском Нортсайде жили местные негры. Мистер Лиланд видел их, когда они на автобусе ездили туда в кинотеатр. Автобус ехал по Нортсайду перед тем, как сделать остановку в центре города.
– Нет, сэр. – Лицо Уоллеса Бедлоу теперь помертвело еще больше.
– И куда же ты поедешь? – почти прошептал папа. Мистер Лиланд услышал чей-то вздох.
– Думаю, я поеду на Север и буду жить в Нью-Йорке со своим младшим братом Карлайлом. – Уоллес Бедлоу молча глядел на них, а папа выдохнул:
– Да?
У негра был такой вид, как будто ему хотелось, чтобы люди начали отговаривать его от отъезда. Но мужчины ничего такого не сделали, а равнодушно отвернулись и возобновили свои беседы. Уоллес Бедлоу тоже отвернулся и стоял, не шелохнувшись, в ожидании автобуса. Когда автобус приехал, он просто зашел в него, и к этому моменту к нему присоединились еще семеро негров. Они тоже несли чемоданы, были одеты в выходную одежду, коекто даже при галстуках. Дожидаясь автобуса, они не разговаривали друг с другом, а терпеливо стояли, погрузившись в свои мысли, словно белых на веранде просто не существовало, и когда со стороны Истерн-Ридж подъехал автобус, скособочившись на одну сторону, и, шипя тормозными колодками, остановился у веранды, они молча залезли в него, бросив мелочь в пластиковую коробку (у всех были деньги на проезд без сдачи), прошли к задним рядам, и автобус увез их прочь.
Вскоре после отправления автобуса мистер Дэвид Уилсон вышел из-за угла своего дома, расположенного в богатом районе города – Свеллз. Это был приятный на вид мужчина, с печальными карими глазами, ростом чуть ниже отца мистера Лиланда. Он не работал фермером, а был прямым потомком генерала, хотя и не обладал величием предка, и вообще-то считался своего рода узурпатором славной фамилии рода. Ему принадлежала большая часть земельных угодий, на которых друзья Гарри Лиланда выращивали урожай, и он не водил с ними дружбы. Он шел руки за спину, глубоко задумавшись о чем-то, и, не заговорив ни с кем и даже не взглянув на мужчин, собравшихся на веранде, вошел в магазин, купил там газету и, вернувшись на улицу, прошагал мимо статуи генерала.
Бобби-Джо сплюнул на мостовую:
– Черт бы побрал этого чванливого ублюдка!
В течение следующих четырех часов регулярно подкатывал автобус из Нью-Марселя. Не меньше десяти негров подходили к остановке каждый час и, словно запертые в невидимые гробы, дожидались очередного автобуса терпеливо и молча, более не в силах общаться и не имея чего-либо сообщить окружающим или друг другу. Все держали в руках чемоданы, или коробки, или пакеты из супермаркета, или обвязанные бечевками свертки, и на всех были выходные костюмы.
К этому моменту мистер Харпер уже явился присутствующим. Он прибыл после отъезда второго автобуса. И все это время молчал. Толпа белых мужчин на веранде еще разрослась – кто-то просто проходил мимо, а кто-то слишком медленно, но все же пришел к пониманию того, что в городе происходит нечто необычное и что грядут какие-то серьезные перемены. Некоторые из вновь пришедших были настолько тупы, что даже спросили у мистера Харпера, отчего негры покидают город (ведь должны же они знать причину) и куда они направляются (что не имело значения или не имело ответа, если только не спрашивать об этом у каждого негра по отдельности), но мистер Харпер удостаивал их вопросы лишь ленивым кивком головы, а сам продолжал сидеть и посасывать свою трубку, ерзая в кресле-каталке и внимательно наблюдая за подъезжающими и отъезжающими автобусами, да глядя на негров с чемоданами, что молча ждали на остановке у веранды, а потом садились в автобус, держа наготове деньги на билет без сдачи, иногда целыми семьями, от бабушки до внука, и каждый час автобусы поворачивали позади памятника генералу и ехали в гору к ущелью Хармона, извергая черные клубы дыма и скрежеща передачами, и скрывались из виду.
Когда прибыл полуденный автобус, водитель, вместо того чтобы сразу впустить в салон негров, заставил их ждать, а сам вылез со своим монетоприемником, похожим на игрушечный ксилофон, и мешочком монет, подошел к окну около руля, запустил руку и невидимым рычагом закрыл дверь. Потом вошел в магазин мистера Томасона, купил там капкейк с кремом и пакет молока и снова вышел на веранду.
В то утро мистер Лиланд видел его уже дважды. И водитель автобуса своим видом, даже фуражкой, напомнил ему пилота, которого он видел однажды в фильме про военно-воздушные войска в Корее. Закончив есть, он закурил сигарету, взглянул на негров, покачал головой, глубоко затянулся и стал задумчиво изучать пепел на кончике сигареты. Мистер Лиланд сидел на краю веранды. Он перестал измерять прутиком глубину трещин в мостовой, сосредоточившись теперь на автобусных колесах, которые размером были с него, а потом обернулся и заметил, что лицо водителя приняло выражение сильного беспокойства.
Сзади подкатил мистер Харпер на своем кресле.
– Скажи, а куда все эти люди едут, а?
– Сам вот ума не приложу. – Водитель автобуса бросил окурок под ноги и раздавил его носком ботинка. Окурок превратился в кучку папиросной бумаги, табака и пепла, но мистер Лиланд все равно заметил остатки надписи тонкими синими буквами. – Сегодня я перевез в Нью-Марсель черномазых, мужчин, женщин и детей, больше, чем в любой другой день, даже больше, чем в тот день, когда в Нью-Марселе состоялся бейсбольный матч, в котором впервые в истории высшей лиги выступал черномазый игрок, но ни один – да, верно, ни один! – не вернулся из Нью-Марселя. Я их всех высаживаю у вокзала, и они заходят внутрь. Я там уйму ниггеров видел – все входят в здание вокзала и – знаете что? Я не видел, чтобы хоть один из них вышел оттуда. А теперь я спрошу вас: куда они все едут? И будьте уверены: там не только ниггеры из Саттона, а со всего штата! Они выбегают из леса, машут мне, чтобы я остановился, залезают в автобус, садятся сзади. Все задние ряды забиты под завязку, они там теснятся, как черные сардины в банке, и все с чемоданами!
