Пятница, 23 ноября 1934 года.
Когда я вернулся с занятий (около полудня), под дверью нашел две телеграммы для Беннета. Мы договорились пообедать и должны были встретиться в столовой в час, поэтому я взял телеграммы с собой.
Я сидел за столиком в конце зала у окна, выходящего на старые серые здания вдоль Боу-стрит, и для начала заказал чашку кофе. Потом в зал вошел Беннет, повесил пальто и оставил книги в гардеробе, я помахал, чтобы привлечь его внимание, и он, сделав заказ, подошел к моему столику и сел.
– Это тебе. – Я передал ему желтые конверты. – Терпеть не могу эти срочные отправления. Черт бы их побрал. В них вечно какие-то неприятные новости, о которых сообщается каким-то деревянным языком, – и я рассмеялся.
– Согласен, – улыбнулся он, взял нож и взрезал первый конверт.
Я наблюдал за его лицом в надежде, что в телеграмме хорошие новости, но его лицо оставалось бесстрастным. Он передал мне телеграмму:
МАМА УМЕРЛА ДЕСЯТЬ ДВАДЦАТЬ АМЕЛИЯ
Я не знал, что сказать. А он уже читал вторую телеграмму и, догадываясь, что я за ним наблюдаю, пробормотал:
– Амелия – моя сестра.
И передал мне вторую телеграмму:
МАМА ВНЕЗАПНО ЗАБОЛЕЛА СРОЧНО ПРИЕЗЖАЙ АМЕЛИЯ
Я оторвал взгляд от текста и посмотрел на него.
– Боже мой, Беннет, я и не знал…
– Она была, можно сказать, молодой женщиной – тридцать восемь. Тяжелая работа. – Он опустил глаза в тарелку.
Я чуть не спросил, при чем тут работа, но вдруг понял, что если бы он закончил предложение, то мог бы и так: тяжелая работа ее доконала. Я ничего не сказал. Я внимательно смотрел на него, не осознавая, что с почти садистским интересом жду, когда же на его лице проявится хоть какая-нибудь эмоция. Я не ожидал, что он расплачется в моем присутствии, но мне просто хотелось увидеть его реакцию. Я поймал себя на мысли: «Ладно, Беннет Брэдшоу, ты справишься с чем угодно, ничего не может выбить тебя из колеи. Ну, поглядим, как ты справишься с этим испытанием. Поглядим, сможешь ли ты сохранить свою хваленую невозмутимость». Но, осознав, какие мысли пришли мне в голову, я устыдился.
А он не выказал ни малейшего признака нервозности, чему я несказанно обрадовался. Наверное, мне просто было интересно узнать, есть ли в нем что-то человеческое (есть-есть, но я имею в виду данную ситуацию), и я понадеялся, что он это докажет своим поведением. Но, как уже я не раз писал здесь, наверняка я его несколько идеализирую.
Он смотрел на меня. Надеюсь, он не прочитал мои мысли.
– Мне нужно уехать в Нью-Йорк сегодня. – Он встал. – Поеду и постараюсь с ними связаться. У тебя есть расписание поездов?
Я покачал головой.
– Неважно. Позвоню на вокзал. – И он поспешил в конец зала, где оставил свое пальто и книги.
Он еще пробыл некоторое время в столовой, но очень торопился, и у меня не было возможности поговорить с ним.
Вторник, 27 ноября 1934 года.
Сегодня утром Беннет вернулся из Нью-Йорка – с очень дурными новостями. Отец давно умер, и у него остались три сестры и два брата, все подростки, моложе восемнадцати, и он теперь – их единственный кормилец. Он, конечно, может их раскидать по родственникам, но ему не хочется разлучать членов семьи, а это значит, ему придется немедленно бросить колледж и устроиться на постоянную работу. Он говорит, что приложит все старания, чтобы закончить триместр, но не уверен, что осилит. Мне так хотелось сказать ему, что я могу телеграфировать отцу с просьбой дать Беннету взаймы денег, чтобы ему хватило продержаться в колледже до февраля, но, думаю, он бы отказался от моего предложения, а то еще бы обиделся и оскорбился. Боже, ну надо же такому произойти, когда учиться осталось только полгода. А ведь он как никто заслуживает этого диплома, он ему просто необходим в жизни.
Четверг, 20 декабря 1934 года.
Пишу в поезде, еду домой на рождественские каникулы. Мы с Беннетом приехали из Кембриджа вместе на грузовичке, который он одолжил у дяди – тот вроде старьевщик, – чтобы перевезти в Нью-Йорк свои вещи, в частности книги (он так и не собрался с духом их продать). Он (Беннет) довез меня прямо до Пенсильванского вокзала.
По дороге до Нью-Йорка мы старались не думать о том, что теперь нам довольно долгое время не придется видеться, и обсуждали вещи, которые помогут нам сохранять духовную и интеллектуальную, но не реальную близость: наши общие упования на улучшение общественного устройства, присущее нам обоим неприятие невежества, нищеты, болезней и невзгод, наши мечты о том, как мы постараемся их искоренить. Говорил в основном Беннет, увлеченно и красноречиво, точно обращаясь не ко мне, а к многотысячной толпе, используя все богатство своего голоса, которым он меня буквально завораживал, пока мы ехали по улицам городков и деревушек и когда шоссе бежало, круто извиваясь, через лес или летело стрелой, опушенной недавно выпавшим снегом, при этом он уснащал свою речь эмоциональной жестикуляцией.
– Вот закончишь колледж, вернешься к себе на Юг и устроишься в газету. Нам понадобятся твои статьи, будешь нашим местным «агентом». Будешь докладывать нам, что там у вас происходит. Ты будешь писать статьи о текущей ситуации, а я их буду пристраивать в печать в Нью-Йорке. Мы будем стыдить и убеждать читателей, мы заставим их устроить жизнь лучше! И всем от этого будет польза. Только подумай, чего мы сможем добиться упорным трудом!
Мы приближались к городу, сидя в неотапливаемой кабине грузовика, но даже не замечая холода, не имея желания обращать внимание на такую мелочь.
Мы въехали в Нью-Йорк ранним утром и направились в сторону центра, к Пенсильванскому вокзалу.
Беннет поставил грузовик в переулке, я вылез из кабины и пошел к кузову, чтобы скинуть задубевший на морозном воздухе серый брезент и достать свою сумку.
– Носильщик требуется, сэр? – Беннет, улыбаясь, подошел сзади. Мимо промчалось такси по темной слякоти и забрызгало ему брюки.
– Нет, спасибо, я сам. – Я подхватил сумку правой рукой. Тяжелая – в основном из-за книг (надеюсь, теперь-то я смогу позаниматься дома).
Он посмотрел на меня в упор:
– Дай-ка я помогу. А иначе зачем нужны друзья?
И я отдал ему сумку, мы перелезли через грязный сугроб и направились к авеню, где переливались розовыми и зелеными огоньками рождественские гирлянды и виднелись высоченные каменные колонны вокзала.
– Как думаешь, сможешь закончить? В смысле – колледж, – спросил я, не оборачиваясь.
– Думаю, да. Амелия в июне заканчивает среднюю школу и не хочет получать высшее образование, возможно, ей не хватает для этого данных. Она найдет работу и сможет содержать остальных, пока я доучиваюсь.
Мы остановились на углу и, даже когда красный сменился на зеленый, еще пару секунд глазели на проезжающие мимо такси и ярко раскрашенные грузовички и на людей, бредущих с чемоданами к вокзалу. Потом перешли улицу.
