– Надеешься найти приличную работу? – Только так я и мог выразить свою озабоченность. Мне хотелось сказать ему больше. Но я опасался смутить его или показаться сентиментальным. И все же, пускай косвенным образом, мне хотелось дать Беннету понять, что я за него волнуюсь, что меня беспокоит отсутствие у него средств на окончание учебы. Я понимаю, что безденежье – почти естественный и закономерный атрибут жизни негра, что негры свыклись, даже смирились со своими несбывшимися или, по крайней мере, отложенными мечтами, и мне хотелось дать ему понять, что я сожалею о его отложенной мечте, но не из жалости к обездоленным, а потому, что я сам обездолен, лишаясь дружеского общения с Беннетом.
– Да. Я написал в Общество, и там сказали, что, очень может быть, найдут для меня какую-никакую работенку в своей структуре. – Мы уже поднялись по ступенькам на крыльцо, ведущее внутрь мраморного зала ожидания, и оказались у стойки информации, смахивающей на неприступную крепость.
– Я уверен, эта работенка ненадолго. Очень скоро тебе поручат что-нибудь более важное.
– Очень на это надеюсь. Сорок лет – сравнительно небольшой срок, чтобы сотворить чудеса.
Мы оба посмеялись над своим идеализмом. Теперь мне кажется, нам хотелось смеяться от отчаяния.
Носильщики, в основном без униформы или нагрудных жетонов, несли чемоданы или толкали багажные тележки по сумрачной платформе. Группками стояли ремонтники в комбинезонах; проводники в синих костюмах с золотыми звездочками на рукавах сверялись с расписаниями или, точно швейцары, стояли в дверях вагонов. И вся платформа была запружена людьми. Семья наперебой кричала «Счастливого пути!» старушке, глядящей на них через стекло. Мы с Беннетом шагали вдоль состава, пока, дойдя почти до конца платформы, не подошли к открытой двери. В проеме никого не было. Беннет отдал мне сумку.
– Ну, ты пиши, ладно? – Он умолк и добавил: – Буду ждать твои репортажи.
– Они начнут приходить не раньше, чем я обоснуюсь дома после колледжа. Но если в Кембридже будет происходить что-то интересное, я тебе сообщу. – Я поставил сумку на пол и ногой подтолкнул ее к стенке подальше от входной двери. Я стоял в тамбуре.
– Ну… – Беннет протянул мне руку.
А я просто смотрел на нее, не торопясь ее пожать, мне не хотелось так быстро с ним распрощаться, и я лихорадочно придумывал, что бы еще сказать.
– Напиши, что думаешь об этой идее федеральной помощи, о которой я тебе рассказал.
– Ладно, обязательно напишу. Но уже сейчас могу сказать: вряд ли это будет работать. Во-первых… А, ладно… – Он снова протянул руку. На этот раз я ее схватил.
– Всего тебе хорошего, Беннет!
– Я буду в порядке! – Мы обменялись рукопожатием. – Пока, Дэвид!
Из-под вагона со свистом повалил пар и заклубился у наших лиц. Вдоль платформы в нашу сторону быстро передвигался проводник, закрывал двери и дергал рычаги.
– Пока, Беннет! – Мы снова пожали друг другу руки, он отвернулся, и тут подбежал проводник и захлопнул нижнюю половинку двери. Я вошел было в вагон, потом вернулся, но Беннет уже исчез в толпе. Я только на мгновение снова увидел его вдалеке: приземистый, крепкий, он решительно шагал, размахивая руками, точно солдат на марше. Потом он и вовсе пропал из виду, и тут поезд медленно тронулся.
Среда, 2 января 1935 года.
Я приехал в Кембридж около половины десятого утра. Меня ждало письмо от Беннета. Он начал работать в «Национальном обществе по делам цветных» с понедельника. Ему там вроде нравится, и, по его словам, это не только офисная работа. Дома я совсем не занимался (да и кто бы стал?), так что надо будет поднажать.
Вторник, 8 января 1935 года.
Сегодня получил письмо от Беннета. Обещает писать мне каждую неделю. Без него у меня почти нет тут друзей. Что ж, по крайней мере, останется больше времени на учебу.
Четверг, 20 июня 1935 года.
Ну, я это осилил. Сегодня я – выпускник. Неделя выдалась очень насыщенной, и не было ни минуты времени, чтобы сесть за дневник. Приехали родители, им все вроде очень понравилось. Беннет не смог приехать. А обещал. Я так надеялся на нашу встречу! Последний раз мы виделись до Рождества. Еженедельные письма помогли скрасить нашу разлуку. Наверное, я съезжу к нему в Нью-Йорк в августе.
Завтра мы все едем домой, а в понедельник я начинаю работать в «Алманак-телеграф» в качестве репортера-стажера. Надеюсь, мне понравится. Думаю, да. Четыре года в «Кримзон» доставили мне массу удовольствия, работа была в радость, да и опыта я поднабрался.
Понедельник, 26 августа 1935 года.
На прошлой неделе я так и не доехал до Нью-Йорка, как планировал. Мне поручили написать большую статью про губернатора, поэтому вместо Нью-Йорка пришлось ехать в Уилсон.
Сегодня я отправил Беннету статью «Тред-юнионизм и негры Юга». Он пообещал ее там пристроить. По его рекомендации я использовал псевдоним: Уоррен Деннис. У меня есть идеи еще нескольких статей, но поживем – увидим, выстрелит ли эта.
Понедельник, 2 сентября 1935 года.
Получил письмо от Беннета. Ему «крайне» понравилась статья. Он написал: «Отличный анализ. Давай еще в том же духе, мой друг!» За эту статью он выручил для меня сорок долларов. Я был рад, что хоть кому-то это интересно. Я попросил его считать этот гонорар моим взносом в фонд Общества. Ну что ж, начну работать над другими статьями. По моему разумению, ничего особенного в них нет, но, по крайней мере, я делаю, что могу, чтобы помочь делу, – и это куда лучше, чем сидеть в конторе и собирать арендную плату для отца.
Пятница, 10 июля 1936 года.
Сегодня на вечеринке в Нортсайде я встретил… ну, вообще-то я ее не встретил; я не знаю, как ее зовут, но как-нибудь узнаю … самую милую, самую красивую девушку на свете. Это красивая девушка с темно-карими глазами и каштановыми волосами, в синем платье, которое выглядело на ней слишком не подходящим для такой разношерстной компании. Она не показалась мне завсегдатаем этого сборища, но, во всяком случае, в питье она не отставала от прочих – первый раз я ее заметил у раковины, где она смешивала коктейли. Она заметно выделялась среди присутствующих, хотя и не вела себя шумно или вызывающе. Она вообще почти не раскрывала рта. Она смешала мне пару коктейлей и села рядом со мной, когда я ее попросил, но когда вечеринка была в разгаре, она вдруг исчезла. Я не видел, с кем она пришла. Надеюсь, она не замужем. В любом случае я это выясню.
Четверг, 20 августа 1936 года.
Я узнал ее имя: Камилла ДеВиллет. Но когда Говард мне это сообщил, было уже поздновато звонить. Попробую завтра после работы.
Воскресенье, 7 февраля 1937 года.
Сегодня я женился. Этим все сказано.
Понедельник, 7 февраля 1938 года.
Сегодня моя первая годовщина. Это был один счастливый, хороший, милый год. Если бы кто-то год и девять месяцев назад сказал мне: «Уилсон, в твоей жизни будет год, наполненный одним только счастьем, ты перестанешь нервничать, ты не будешь курить одну за другой, ты будешь правильно питаться, ночью сладко спать крепким сном, и ни одного дня в течение этого года ты не будешь одинок», – я бы не поверил, я бы счел такого человека умалишенным. Но, чудо из чудес, это – чистая правда. Прошедший год был счастливейшим временем моей жизни. И главное: чудесное и прекрасное заключается в том, что и последующие пятьдесят или сколько там лет будут такими же счастливыми, такими же бесценными и несравненными, как и этот год.
