Алексей отложил пиццу, тщательно вытер руки салфеткой, достал из шкафа свой договор с транспортной компанией и протянул жене. Сначала она долго не могла понять, что ей такое суют, а когда поняла и дважды перечитала, фыркнула с презрением:
– Докатился! Таксист!
– Все лучше, чем безработный, – ответил Алексей, забирая договор. – На себя вполне зарабатываю.
– «На себя»! – Лариса никак не могла соскочить с иронического тона. – А я слышала, что мужчина должен быть добытчиком! Содержать семью!
– Кстати, – сказал Алексей, – о семье. Ты бы заглянула к дочке. У нее сейчас тяжелое время…
Лицо жены, словно судорогой, свело от отвращения.
– Дочери? Нет у меня никакой дочери! А если ты этого до сих пор не понял, то и мужа у меня нет!
Она выскочила в прихожую, схватила сумку и стремительно покинула квартиру. Если бы не гордо поднятая голова, можно было бы решить, что Лариса сбежала.
Алексей вздохнул и стал доедать пиццу.
* * *
Ася с трудом помнила последнюю неделю. Тетя Вероника словно обезумела: она то пыталась зацеловать Гришу и закормить его домашними пирожками, то орала с утра до вечера, цепляясь ко всем мелочам.
Ася спала. Наверное, сработала психологическая защита.
Гриша должен был уехать в конце августа, но три дня назад выяснилось, что билеты он купил на сегодня. Сказал, что у него нет сил больше терпеть домашний ад.
Вероника легла рыдать и рыдала сутки. Ася сутки спала. Гриша паковал чемодан.
Единственным человеком, который сохранял разум, оказался Богдан Семенович. Он показал Грише расчет, из которого следовало, что он готов выплачивать Грише ежемесячно некую сумму. Но поскольку Гриша кидает на него свою женщину и своего ребенка, то никакой ежемесячной помощи Гриша не увидит. Все деньги получат Ася с ребенком. Будут получать, пока Гриша учится. Как только Гриша заканчивает учиться, забота о ребенке автоматически переходит к нему.
Гриша кивал и соглашался, соглашался и кивал. Он готов был уехать на любых условиях. Главное – уехать.
* * *
Гришу отвезли в аэропорт.
Ася не поехала. Собственно, ее никто и не звал.
Поздно вечером Ася выбралась на кухню. Она старалась перемещаться по квартире потихоньку и быстро, чтоб не попасть никому под горячую руку. Но в этот раз не удалось. Вероника сидела за столом и смотрела в чашку. Потом она перевела взгляд на Асю, и Ася вжалась в стену. Глаза у Гришиной мамы были неживые.
– Это ты во всем виновата! – сказала она.
Ася мотнула головой и хотела объяснить, что она никак не может быть виновата, что ей тоже очень плохо, но она успела только вдохнуть.
– Я тебе доверила самое дорогое, что было у меня в жизни! – патетически воскликнула Вероника. – А ты, дура малолетняя…
Вероника отшвырнула от себя чашку, остатки кофе залили пол и частично стену. По белым обоям расползлось пятно.
– Да чтоб ты…
– Молчать! – сказал Богдан.
Он вышел из спальни на крик жены.
– Ася, марш спать! – приказал он.
Ася все еще не могла дышать. Низ живота как-то странно дергался. У нее даже мелькнула мысль, что сейчас все закончится, сейчас ее проблемы решатся автоматически. Нет ребенка – нет проблем.
Богдан подошел и положил руку ей на живот.
– Ребенок шевелится? – спросил он.
Ася тихонько выдохнула. Неужели? Уже?
– Если хочешь, могу тебя завтра свозить на УЗИ, узнаем мальчик или девочка.
На заднем плане зарыдала Вероника.
– Как ты можешь думать о каких-то мальчиках, когда своего мы потеряли…
Богдан с тоской посмотрел на часы.
– Бабы! Три часа ночи! – сказал он. – Спать!
Ася ушла к себе, свернулась клубочком на кровати. И еще долго слышала из кухни причитания: «Я не могу ее видеть», «Жизнь всем сломала» и «Пусть катится куда хочет».
* * *
Ася проснулась с восходом. Видимо, слишком много дрыхла в последнее время, выспалась на месяц вперед. Представила, как сейчас проснется тетя Вероника, как начнет ее поливать…
Во дворе было прохладно и безлюдно. Только восточного вида дворник медитировал под шарканье метлы. Ася села на лавочку у подъезда и тоже принялась медитировать. Это оказалось прикольно: она прекрасно видела все, что происходит вокруг, но ничего об этом не думала. Просто фиксировала.
Вот подъехало такси.
Остановилось у подъезда.
Водительская дверца приоткрылась.
Из-за руля кто-то сказал: «Эй, Ася».
Это явно не ей.
У нее нет знакомых таксистов.
Водитель вышел из машины и оказался папой.
Сел рядом с ней.
И сразу медитировать стало сложно, хотя дворник все так же шаркал метлой.
– Ась, ты чего? – спросил папа.
– Папа, – ответила Ася задумчиво, – ты что, таксист?
Папа развел руками и улыбнулся. Потом снова спросил:
– Ты что тут делаешь? Гуляешь?
– Гуляю, – медленно-медленно кивнула Ася. – Меня там ненавидят. Гриша уехал. В Новосибирск. Тетя Вероника меня, наверное, отравит.
– Ну-ну, – в папиной улыбке появилась натуга, – не драматизируй.
– Хорошо, не отравит, – согласилась Ася. – Задушит подушкой.
И тут отупение окончательно отступило. Ася вцепилась в папу и разрыдалась:
– Папочка, миленький, забери меня! Мне там плохо!
– Конечно! – Папа обнял ее и погладил по голове. – Пошли домой.
Сорок первая неделя. Вот и всё
Ася вышла на крыльцо роддома и через секунду задохнулась и зажмурилась. Как будто получила под дых.
Она пробыла в больнице всего неделю, но за это время зима окончательно победила осень. Все вокруг стало белым, воздух сделался морозным, небо – прозрачным и высоким. Даже солнце пробилось через двухмесячный слой туч.
Было удивительно тихо. С другой стороны, воскресенье, восемь утра. Если подумать, в этой тишине не было ничего удивительного.
Пять дней назад Ася родила здоровую девочку. Как и обещал Богдан Семенович, у нее были лучшие врачи и отдельная палата. Но все это ей не слишком понадобилось – роды, как и беременность, прошли у Аси, по выражению врачей, в подарочном варианте. А сейчас, спустя несколько дней, Ася вообще не помнила боли.
Богдан Семенович заходил каждый день, и именно он вчера принес ей одежду.
– Сходи погуляй завтра, – сказал он, – тебе кислород нужен. А то ты такая бледная, что почти синяя. Только никому не говори. А через пару дней уже выпишут.
