– Совсем устал? Рука болит? Давай, я буду копать, – засуетился Дед.
– Нет, Эдвард, все нормально. Продолжай рассказывать, я тебя очень внимательно слушаю, – ответил Никита и зло приказал себе: «Терпеть! Не сметь раскисать!»
Он начал выгребать новую порцию грунта, а старик вновь углубился в воспоминания. При других обстоятельствах Никита счел бы его историю невероятной. Но, что сейчас происходило с ними, перекрывало любые истории из жизни и даже самые буйные фантазии.
– Я срочно продал дом и купил другой, на северном побережье Франции. Перевез туда конюшню Энн, она тогда продолжала тренироваться. В сжатые сроки я продал бизнес – к тому времени на меня работало уже около трехсот человек – ученых и инженеров. Дочери поехали со мной: Джулия была очень слаба, а Энн не отходила от нее ни на шаг. Зато жена наотрез отказалась уезжать из Англии даже ради дочерей. С тех пор я ни разу ее не видел. Примерно через полгода, когда Джулия оправилась от стресса, дочери поехали на экскурсию в Голландию. Оттуда позвонили и сказали, что во Франции жить не хотят и остаются в Амстердаме. Они считали, что это было компромиссное решение. Джулия могла реализовать свою навязчивую идею не жить в одной стране с предавшим ее человеком. И в то же время это была страна, где абсолютное большинство жителей говорили на английском. Никто из них не хотел учить французский язык. А до меня им не было никакого дела.
«А старшая дочь и правда в тебя, Дед, – подумал Никита. – Те же крайности!»
– Сначала я снял им квартиру в Амстердаме, думал, что они еще вернутся. Потом, когда обе нашли там работу, я понял, что это всерьез. И купил дочерям хороший дом. К ним тут же переехала их мать. А я остался во Франции совершенно один. Я скучал по детям, но, признаться, начал получать удовольствие от того, что вдруг закончилась гонка, в которой я жил до этого. У меня были деньги и куча свободного времени. Как-то летом я путешествовал на машине по югу Франции и понял, что хочу жить здесь, где много воздуха и солнца. Сначала я поселился в другой деревне, недалеко отсюда. Потом переехал в Лантерн.
Никита уже видел клочок звездного неба из-под нижнего края стены. Это придавало сил.
– Я заочно развелся с женой и, признаюсь тебе, сознательно схитрил, чтобы оставить ее без денег. Я посчитал, что это справедливо, ведь она сама меня бросила! Да еще в такой трудный момент. Вначале дочери часто приезжали ко мне. Я поддерживал их финансово, и бывшая жена, видимо, жила за их счет. Теперь мои девочки здесь почти не бывают.
Никита горько вздохнул и подумал: «Ты еще не знаешь, Дед, что тебя ждет. Твои девочки вышвырнут тебя на улицу. Если мы, конечно, отсюда выберемся». Он ничего не сказал Эдварду, все должно было идти своим чередом.
Никита сумел высунуть голову наружу. Небо начало светлеть, приближался рассвет. Он сделал еще несколько титанических гребков руками, и через подкоп протиснулись плечи. Это была победа! Он вернулся в амбар и договорился с Дедом о порядке действий. Без взаимной помощи выбраться было невозможно, лаз оставался слишком тесным.
Первым пошел Никита, Дед толкал его сзади. После того, как он выбрался наружу, следом полез Эдвард. Никита тянул его сверху за руки, но старик, несмотря на худобу, был невероятно тяжелым. Его негнущиеся ноги застряли под стеной амбара. Оба старались изо всех сил, но Дед никак не мог выбраться.
Вдруг позади Никиты кто-то негромко сказал:
– Подожди, Филипп, сейчас мы тебе поможем.
Никита от испуга выпустил руки Деда, и тот рухнул назад в яму. Старик попытался уцепиться за край, но еще больше засыпал себя землей.
Обернувшись, Никита увидел двоих незнакомых мужчин, которые незаметно подобрались к ним со стороны ближайших деревьев. За их спинами маячило знакомое коричневое платье.
Мужчины без слов взялись за Эдварда, пару раз хорошенько дернули и вместе с ним повалились на влажную от утренней росы траву. В этот момент на Никиту налетела растрепанная Бонна, прижалась к нему, с ног до головы покрытому грязью, и начала неистово целовать.
– Ты жив! Господи, ты жив, муж мой! Но что с твоими руками?! Ничего, ничего, любимый, все пройдет, я тебя вылечу! – причитала она шепотом.
– Замолчи, глупая женщина! Зачем ты только за нами увязалась?! Говорили тебе ждать дома! – зашипел на нее один из спасителей Эдварда.
Он повернулся в Никите.
– Мы не могли бросить тебя в беде, Филипп. Одна проблема – твоя своевольная жена никого, кроме тебя, не слушает. Бежим отсюда скорее!
Они схватили под руки измученного Деда и рванули к лесу. Из военного лагеря им наперерез бежали английские солдаты с мечами и кинжалами в руках. Спутникам Никиты пришлось положить Эдварда под кустом орешника. Они выхватили кинжалы и бросились навстречу врагам. Со стороны леса к ним на помощь уже мчался отряд защитников Лантерн, которые до этого прятались между деревьями.
Начиналось настоящее сражение.
– Прошу прощения, мадам!
Никита аккуратно отстранил от себя чужую жену и оглянулся в поисках хоть какого-нибудь оружия. Ржавый серп, которым он рыхлил землю и выковыривал камни, все еще валялся под ногами, возле подкопа.
– Лучше, чем ничего!
Никита наклонился за серпом. Лишь краем глаза он ухватил подол коричневого платья, который мелькнул у него за спиной. Послышался тупой удар, затем отвратительный хруст. Никита обернулся – на него падала белая как мел Бонна. В ее груди торчал воткнутый по самую рукоять кинжал, из-под которого по платью стремительно растекалось бурое пятно. За Бонной оседал на землю караульный солдат с проломленным черепом. За солдатом высился громадный краснолицый детина. Он вытирал о траву кузнечный молот.
– Удар этого кинжала предназначался тебе, Филипп. Она закрыла тебя собой, – произнес он гулким басом и двинулся дальше, размахивая молотом направо и налево.
Никита опустился на землю, растерянно обнимая окровавленную Бонну. Она попыталась что-то сказать, но только беззвучно шевельнула губами. Через мгновение ее взгляд застыл. Этот страшный финал разорвал Никиту надвое. Его разум хотел немедленно проснуться. А сам он, глотая необъяснимые, жгучие слезы, баюкал безжизненное тело совершенно незнакомой женщины, которая в эту минуту стала бесконечно ему дорога.
Седьмой день
На его щеках остались соленые дорожки от слез. Кулаки были судорожно сжаты. Все тело ныло, как будто его в самом деле безжалостно избили. Впервые за последние несколько дней и ночей у него возник вопрос: почему он видит все это, а главное, зачем? В происходящем скрывался какой-то смысл. Или важный урок. Но какой? К чему толкало его взбесившееся подсознание? Пока Никита ответа не находил.
Он подумал об Ольге, но у него не возникло желания ей позвонить.
– Спит, небось, после дня рождения, – раздраженно буркнул он, глядя на телефон. – И пускай. Сама позвонит, если захочет.
