– Спасибо, – проговорил приободрившийся Осип и добавил: – Я бы скорее поверил, что дочка Бельтюкова на Захара засматривается. Да только мираж все это.
Морис не стал выяснять, что именно имел в виду помощник садовника. Не желая спугнуть старика, вместо этого он спросил:
– Я вижу, что у вас в доме живет много народа. Хозяин так любит свою родню?
– Да вроде того, – замялся Белавин.
– Насколько я понял, у ворот нас встретил брат хозяина…
– Двоюродный, – поправил его Осип.
– Он постоянно живет в доме?
Белавин кивнул:
– Как я пришел, Филипп Яковлевич уже был здесь. – Осип подумал и добавил: – По-моему, он поселился у брата сразу после отставки. А раньше-то на службе в армии был.
– Он одинокий?
– Один как пень, – и Осип грустно вздохнул, – совсем как я, хотя у Филиппа Яковлевича есть еще брат и племянник, а у меня – только свояченица с дочерью.
– Наверное, вы из-за привязанности к дому Бельтюкова с родственниками редко видитесь, – сочувственно проговорил Миндаугас.
– Как раз наоборот, как стал служить у Бельтюковых, свояченицу почти каждый день вижу, да и дочку ее часто…
– Вот как? – удивился Миндаугас.
– Ну, конечно, – всплеснул руками Осип, – моя свояченица – Серафима Оскаровна Нерадько. Она меня сюда и пристроила. Сама-то она, почитай, уже лет двадцать шесть, ежели не больше, в доме Бельтюковых домоправительницей служит.
– Хорошо, когда родственники рядом, – заметил Морис.
– Да, неплохо это, – согласился Осип.
– А кем приходится хозяину молодой человек, что так неприветливо на нас посмотрел?
– Неприветливо? Это вам показалось, – проговорил Осип. – Это племянник Валентина Гавриловича, Мирон. Очень он переживает из-за дяди.
– А сестру ему не жаль? – удивился Морис.
– Как не жаль! – всплеснул руками Осип. – На нем, когда он спустился вниз после того, как увидел убитую, просто лица не было. А Серафима Оскаровна рассказывала, что он вечером как заперся в своей комнате, так и не выходил. Она несколько раз к двери подходила: то молока ему приносила, то поесть. А он ей так и не открыл. Из-за двери сказал: «Оставьте меня в покое».
– А она?
– Что она, повздыхала да ушла, мне вот потом пожалилась, сказала, что вроде слышала глухие рыдания, видать, плакал он. Погоревали мы с ней вместе, да и разошлись каждый к себе.
Про себя Морис подумал, что племянник от смерти двоюродной сестры выигрывает материально. Если он самый близкий родственник миллиардера, то теперь все перейдет к нему. Интересно, конечно, взглянуть на завещание Бельтюкова, много ли он оставил другим своим родственникам, тому же брату и…
– А мужчина и симпатичная женщина, что жалась к нему, – тоже близкие родственники Валентина Гавриловича?
– Не сказать, чтобы близкие, – Осип почесал подбородок, – Василий Афанасьевич – отчим Мирона, а Вера Максимовна его вторая жена.
– Странно, что Бельтюков приютил их в своем доме.
– Мне ничего про это неведомо, – пожал плечами Осип, – и мое дело – маленькое, занимайся оранжереей и помалкивай.
– Конечно, конечно, – согласился с ним Морис, – но теперь, после гибели Евгении, полиции приходится совать нос повсюду, иначе убийца может остаться безнаказанным.
– Вот гад! – вырвалось у Осипа.
– Кто?
– Да тот, кто убил девку! Она, конечно, взбалмошная была, но ведь молодая совсем. И как рука только поднялась?
– А вы никого не подозреваете?
– Да кого же я могу подозревать? – удивился старик.
– И все же.
– Я думаю, что это кто-то пришлый. Забрался в поместье, увидел открытое окно и полез!
Морис вспомнил, как Наполеонов сказал Мирославе, что след от обуви, оставленный на клумбе под окнами, не подходит никому из проживающих в доме мужчин. И в то же время полиция сомневалась, что кто-то посторонний мог незаметно проникнуть на территорию поместья, тем более среди белого дня.
Хотя ночью, когда включают сигнализацию и выпускают целую стаю свирепых собак, сделать это злоумышленнику еще тяжелее.
Наполеонов тем временем беседовал с родственниками жертвы, выбрав для этой цели малую гостиную, хотя Филипп Яковлевич предложил им поначалу расположиться в большой гостиной.
Но следователь посчитал, что большие помещения расхолаживают свидетелей, а обилие вещей отвлекает их внимание от главного, то есть от его вопросов.
Мирослава сидела поодаль и наблюдала за входившими по одному в гостиную родственниками.
Она почти не вмешивалась в беседу.
Первым на правах старшего в доме был приглашен Филипп Яковлевич Бельтюков.
Высокий, статный, седой, со спокойным и несколько печальным взглядом светло-голубых глаз, он вызывал невольную симпатию.
Мирославе Волгиной этот человек понравился с первого взгляда.
Она редко ошибалась в людях. И в этот раз, надеясь на честность и объективность дяди погибшей, старалась не пропустить ни одного слова из сказанного им.
Филипп Яковлевич подробно изложил события рокового дня, начиная с самого утра, и теперь смотрел на следователя, ожидая его вопросов.
– Вы не припомните, ничего странного, настораживающего не произошло в тот день?
– Нет, – покачал головой Бельтюков.
– И вы утверждаете, что все родственники были после обеда у вас перед глазами?
– Да, мы все оставались сидеть в гостиной. Только Мирон вышел прогуляться, но его было видно из окна. Там же прогуливалась Инна, дочь Серафимы Оскаровны.
Наполеонов кивнул.
– Правда, потом Инна пошла дальше по дорожке и скрылась из виду.
– Она могла незаметно войти в дом, пробраться на второй этаж…
– Нет, не могла, – перебил его Филипп Яковлевич, – да и зачем ей убивать Евгению?
– Мало ли… – неопределенно отозвался следователь.
– Потом, она девушка, – сказал Бельтюков, – и навряд ли обладает силой, которая помогла бы ей справиться с другой девушкой.
Наполеонов мог бы поспорить на тему физической силы девушек, но делать этого не стал.
– Вы утверждаете, что Мирон вошел в дом и сразу присоединился к остальным?
– Да, утверждаю, – кивнул седой породистой головой Филипп Яковлевич.
– Я понимаю, что мой вопрос может показаться вам некорректным, – задумчиво проговорил следователь, – но все-таки ради установления истины постарайтесь ответить на него честно.
– Задавайте свой вопрос, – грустно улыбнулся Бельтюков.
