– Что?
– Мы побеседуем на кухне?
– Да, конечно. Здесь очень мило, – сказала Мирослава, оглядывая кухню.
– Мне тоже так кажется, – с легкой грустью улыбнулась хозяйка.
И Мирославе пришло в голову, что, вполне возможно, Нерадько и ее дочери вскоре придется съехать с этой квартиры в доме миллиардера Бельтюкова, которую они, наверное, давно привыкли считать своей. Оттого-то и звучит грусть в голосе женщины.
– Я как раз пила чай, – сказала Серафима Оскаровна, – не желаете присоединиться?
– Не откажусь, – кивнула Мирослава.
Хозяйка спросила:
– Вам погуще или как?
– Я люблю крепкий.
Нерадько налила в чашку заварку и добавила кипяток.
– Сахар сами положите.
– Я пью несладкий.
– Тогда вот клубничное варенье. Очень вкусное. Сама варила, – проговорила женщина без хвастовства.
Чтобы ее не огорчать, Мирослава попробовала варенье, запила чаем и кивнула:
– Действительно, очень вкусно.
Серафима Оскаровна расцвела.
«Вот что делает с людьми похвала, – вздохнула про себя Мирослава, – а мы так редко хвалим ближних своих».
Вслух она проговорила:
– Вы, конечно, знаете, зачем я пришла.
– Конечно, – согласилась Серафима Оскаровна.
– Вы давно работаете в доме Бельтюковых?
– Скоро 26 лет.
– Все эти годы вы жили здесь?
– Нет, сначала у нас с мужем был свой небольшой домик, в котором мы прожили шесть лет. Муж работал на заводе бухгалтером, а я преподавала в начальной школе. Потом завод разорился, муж потерял работу. На мои учительские деньги жить было невозможно. Я была в отчаянии. Но как-то в школьной столовой услышала, что миллиардер Бельтюков ищет домоправительницу с педагогическим образованием. Это было, конечно, чистым безумием, но я решилась идти к нему вот так, – она развела руками, – без рекомендаций, без всяких характеристик. Я шла и тряслась, как тот дрожащий лист, что привлек ваше внимание.
Про себя Мирослава отметила, что женщина наблюдательна и неглупа.
– Вы, наверное, удивитесь, – продолжила Серафима Оскаровна, – но Валентин Гаврилович принял меня сразу же. Меня провели в его кабинет, он, слава богу, предложил мне сесть, а то я бы просто рухнула на пол, так как коленки у меня начали подгибаться. Но он был так доброжелателен, так дружелюбен, что я постепенно успокоилась и рассказала ему все, как есть. Из всех документов, подтверждающих мои педагогические притязания, у меня был только диплом об окончании вуза.
Валентин Гаврилович развернул его, подержал в руках и сказал, что о своем решении он сообщит мне завтра по телефону.
А у нас дома тогда и телефона-то не было. Но в назначенное им время я позвонила ему из телефонной будки и, услышав его ответ, заплакала.
– Почему?
– Потому, что он сказал, что я принята на работу, и велел приезжать. Вы, конечно, удивляетесь, чего же я тогда ревела? На радостях! Тут я вспомнила, что пока все еще числюсь учительницей в школе, и сказала ему об этом. Валентин Гаврилович согласился подождать, пока я уволюсь.
– И вы уволились…
– Да. Сначала к Бельтюкову меня каждый день возил муж. Я знала, что у Валентина Гавриловича есть ребенок, но понятия не имела, сколько ему или ей лет. Оказалось, что его дочери не было и года. И что он сам был вдовцом. Девочку я полюбила сразу. У нас с мужем не было своих детей, хоть мы и прожили шесть лет. Мне очень хотелось иметь ребенка, поэтому Женечку я полюбила как родную. Валентин Гаврилович с самого начала предлагал нам с мужем жить в его доме, но мой супруг отказывался.
– В тот последний вечер мы возвращались в свой домик в первом часу ночи, хлестал холодный осенний ливень, муж не справился с управлением, и автомобиль съехал с дороги и врезался в дерево. Мой Артур погиб на месте, а на мне ни одной царапины не было, только сильное потрясение. Мне не хотелось жить, я плакала до тех пор, пока не теряла сознание, а едва очнувшись, снова начинала плакать.
Мне давали успокоительное, кололи уколы. Кое-как мне удалось приспособиться к новому состоянию. Я переехала жить в эту квартиру. А еще через некоторое время узнала, что беременна. Через семь месяцев после гибели мужа на свет появилась моя дочь Инна. – Нерадько перевела дыхание. – Если бы не Валентин Гаврилович, то просто не знаю, что со мной стало бы. Все это время он помогал мне растить дочку.
– А вы помогали ему растить его дочку, – вставила Мирослава.
– Да, но ведь это была моя работа… – тихо проговорила женщина. – Хотя вы правы, я именно помогала Валентину Гавриловичу растить Женечку, так как любила ее не меньше своей дочки. А потом в доме появился Мирон, которого тоже доверили моим заботам.
– Все трое детей учились и проводили свободное время вместе?
– Да, – кивнула Нерадько и смахнула слезинку с уголка правого глаза, – как сейчас вижу рядом три детские головки. Инночку мою ничем не обделяли.
– Но потом дети выросли, и у каждого появились свои интересы и заботы.
– Конечно, – согласилась Серафима Оскаровна.
– Ваша дочь поступила в институт?
– Сама, – с гордостью подтвердила Нерадько, – на бюджетное отделение! И закончила с красным дипломом.
– А Евгения и Мирон?
– Они тоже получили хорошее образование.
– Благодаря стараниям Валентина Гавриловича?
– Отчасти, – сухо ответила Серафима Оскаровна.
– У вашей дочери хорошая работа?
– Да, мы обе довольны.
– А вам не обидно, что пути детей, выросших вместе, разошлись? – осторожно спросила Мирослава.
– Чего же тут обижаться, – пожала плечами Нерадько. – Ведь это жизнь. Я могу только благодарить Валентина Гавриловича за все, что он для нас с Инной сделал, – голос женщины звучал искренне.
«А вот Инна скорее всего думает иначе», – подумала про себя Мирослава.
И она была недалека от истины.
– А какие складывались отношения между Евгенией, Мироном и Инной в последнее время?
– У Евгении с Мироном родственные. А Инна, повзрослев, отдалилась от них. Это ведь вполне понятно. – Нерадько посмотрела на детектива. – Повзрослев, моя девочка поняла, что они не одного поля ягоды, и не стала навязываться. Она у меня гордая. Да и живет теперь Инна в городе. Сюда приезжает только на праздники и в отпуск.
– А на выходные?
– Редко. У нее там новые друзья, другие интересы.
– Наверное, есть поклонники, – вскользь заметила Мирослава.
– Конечно, есть, – спокойно отреагировала Серафима Оскаровна.
