– Мне, как стороннему наблюдателю, – осторожно начала Мирослава, – показалось весьма странным, что в доме постоянно проживает супружеская чета Артамоновых.
– Ничего странного в этом нет, – отозвалась Нерадько.
– Вот как? Но, насколько мне известно, ни один из супругов не является кровным родственником хозяина дома.
– Не является, – согласилась Серафима Оскаровна, – но тем не менее они всем нам родные люди.
– Духовно? – улыбнулась Мирослава.
– Можно и так сказать, – проигнорировала ее шутку Нерадько.
– Я слышала, что Валентин Гаврилович очень любил свою сестру…
– Да. Очень.
– И племянника тоже? – предположила Мирослава.
– Да, Мирон ему как сын.
– И Валентина Гавриловича не обижало, что его зять снова женился?
– Нет, не обижало. Валентин Гаврилович хорошо разбирается в человеческой натуре. Он понимает, что жить одному мужчине тяжело.
– Но он сам жил один все эти годы.
– Не совсем, – вырвалось у Нерадько.
– Правда?
– Понимаете, просто он боялся, что Женя неправильно его поймет…
– Она была настолько ревнива по отношению к отцу?
– Трудно сказать, – вздохнула Серафима Оскаровна, – ведь Валентин Гаврилович так и не решился ввести в дом ни одну из своих женщин.
– А их было много? – осторожно поинтересовалась Волгина.
– Это мне неведомо, – тихо отозвалась женщина.
– Хорошо. Значит, Артамонова он понял и предложил ему жить в своем доме?
– Да, тогда Василий Афанасьевич еще был одинок. Женился он только года через два.
– А какие отношения складывались между отчимом и пасынком?
– Хорошие. Василий Афанасьевич относится к Мирону как к родному сыну, и тот отвечает ему взаимностью.
– А как Мирон отнесся к появлению в доме Веры Максимовны?
– Спокойно, – ответила Нерадько и, подумав, добавила: – По крайней мере, внешне.
– А Евгения?
– Женя? Женя, кажется, даже обрадовалась. У них с Верой разница небольшая, и Женя в ее лице приобрела подобие подружки.
– Подобие?
– Ну, как бы это вам объяснить… – замялась женщина.
– Рискните попробовать, – ободряюще улыбнулась ей Мирослава.
– Наша Женечка не умела дружить серьезно, – произнесла робко, точно извиняясь, Нерадько.
– То есть?
– Она могла рассказать о чем-то, но в душу никого не пускала.
– Может быть, это не так уж и плохо, – пробормотала Волгина.
– Что? – недоуменно переспросила Серафима Оскаровна.
– Нет, ничего.
– Вам налить еще чаю?
– Нет, спасибо, пока не надо. Серафима Оскаровна, вы сказали, что Валентин Гаврилович хорошо понимал человеческую натуру.
– Да, – кивнула она, – он практически никогда не ошибался в людях.
– А как же Женя?
– Что Женя? – не поняла Нерадько.
– Он ведь не смог понять свою собственную дочь.
– Что вы имеете в виду?
– Евгения полюбила человека не своего круга…
– Вы имеете в виду Адама? – грустно улыбнулась женщина.
– Его самого.
– Тут, видите ли, какая ситуация, – осторожно начала Серафима Оскаровна, – Жене было свойственно увлекаться не совсем подходящими мужчинами. – Нерадько запнулась и посмотрела на Мирославу испуганными глазами.
– Серафима Оскаровна, что вы имеете в виду?
– Мужчины, которые нравились Женечке, не подходили ей по статусу.
– То есть зарабатывали себе на жизнь своим трудом? – скептически усмехнулась Волгина.
Нерадько замолчала и закусила нижнюю губу.
– Они не были богатыми? – решила прийти ей на помощь Мирослава.
Женщина кивнула.
– И Валентин Гаврилович, несмотря на свое хорошее знание человеческой натуры, на этот раз просчитался. Он запретил своей дочери встречаться с неугодным возлюбленным, но она его ослушалась.
– Да, это так, – вздохнула Серафима Оскаровна.
– И был скандал?
– Был, – призналась Нерадько.
– Под страхом лишения наследства Бельтюков повторил своей запрет?
– Да.
– И вскоре после этого Евгения была найдена задушенной…
– Но не думаете же вы, что ее Валя задушил?! – возмущенно воскликнула Серафима Оскаровна.
Мирослава пристально посмотрела на женщину и ответила:
– Нет, я так не думаю, Серафима Оскаровна.
– Но тогда кто же? – растерянно проговорила женщина.
– Рано или поздно мы это узнаем, – ответила Мирослава.
«Хотя хотелось бы как можно раньше», – подумала она про себя.
– Адам ее тоже не убивал, – тихо сказала Нерадько.
– А кто-то думает иначе.
– Я знаю…
– Как вы думаете, если бы Женя осталась жива, она вышла бы замуж за Адама?
– Мне трудно ответить на этот вопрос. Я знаю, что они любили друг друга. Но Женя не из тех девушек, которые могут жить с милым в шалаше.
– Однако она радовалась, когда от нее отказался вполне обеспеченный жених.
– Она не любила Марка.
– А другого жениха, которого ей непременно подыскал бы отец, она сумела бы полюбить?
– Думаю, что нет, – покачала головой Серафима Оскаровна.
– И все-таки в любви Евгении к Адаму можно усомниться…
Нерадько уставилась на Мирославу недоуменным взглядом.
– Насколько известно следствию, Евгения бурно отпраздновала расторжение своей помолвки в компании подруг и мальчиков легкого поведения…
– Да это все ерунда! – отмахнулась Нерадько. – Девичьи шалости.
– Однако Адам Верещак мог расценить это совсем по-другому. Ревность порой толкает на преступление.
– Откуда он мог узнать, что там происходило, на той вечеринке?
– Источники информации могут быть самыми разными и притом неожиданными.
– Я не верю, что ему хоть что-то могло стать известно.
– А было и еще что-то?
– Все, что было у Жени с другими, было до него.
– И с Захаром?
– С каким Захаром?
– С садовником?
Серафима Оскаровна моргнула и отвернулась.
– И с Земцовым?
