Обезумев от страсти, они совокуплялись, даже не избавившись полностью от одежды.
Когда все закончилось, она первой выскользнула из беседки, так и не взяв измятые и изломанные цветы, которые продолжали источать нестерпимо сильный аромат.
Несколько минут спустя Захар, покачиваясь, выбрался из беседки и увидел… Инну.
– Ты что, пьян? – спросила она насмешливо.
Он молча покачал головой.
– А почему тогда у тебя в волосах лепестки лилий и рубашка разорвана?
Он с ужасом стал разглаживать растрепанные волосы и выуживать из них лепестки.
В его мозгу билась только одна мысль: видела ли Инна Евгению.
Но спросить ее об этом было невозможно.
Он не нашел ничего лучшего, чем сказать:
– Я забыл надеть шляпу, перегрелся и пошел в беседку, а там…
– Шляпа твоя садовая у тебя под ногами, – все тем же насмешливым тоном проговорила Инна, повернулась и ушла.
Захар безумно боялся, что о случившемся станет известно хозяину или, хуже того, его невесте.
Но история не получила огласки.
Он старательно избегал встреч с Евгенией. Она тоже не проявляла к нему больше никакого интереса.
И постепенно ему стало казаться, что ничего и не было, будто он и впрямь перегрелся на солнце и увидел сон.
Если бы не одно «но»…
Наступила осень, в саду стало грустно и прохладно, Евгения зачастила в зимний сад и приходила именно в то время, когда там работал Захар.
И всякий раз, едва заслышав ее шаги, он весь покрывался противным липким потом.
Ему казалось, что она снова может наброситься на него, и он опять не посмеет отбиться.
Но дни проходили за днями, Евгения вела себя целомудренно.
Однако успокоиться на ее счет до конца Захар так и не смог.
Поэтому, когда узнал, что хозяйская дочь задушена, облегченно вздохнул. Теперь его Любочка точно ни о чем не узнает.
Клара, делая уборку на половине, не так давно принадлежащей Евгении, оставляла открытыми все двери.
Ей было страшно оставаться здесь при закрытых дверях.
Она и так вздрагивала от каждого шороха, постоянно оглядывалась, корила себя за трусость и сокрушалась, что такими темпами и до ночи не закончит уборку. Не хватало ей еще взбучки от Серафимы Оскаровны.
Горничная тихо вздохнула.
Евгению ей было жаль. Та хоть и была взбалмошной, но Клару не обижала. Наоборот, часто делала маленькие подарки: то флакон с духами, то крем дорогущий отдаст. А уж сколько она ей своих надоевших нарядов отдала! Клара не только сама в них щеголяла, но и родственников щедро оделяла.
Так что причин не любить хозяйскую дочь у нее не было.
«И какой злыдень это сделал?» – думала она со страхом и злостью.
Где-то рядом скрипнула половица.
Клара приглушенно пискнула и выронила из рук пылесос.
В комнату вошел Мирон.
– А, ты здесь убираешься, – обронил он, – а я тут посидеть хотел…
У него был вид тяжелобольного человека.
«Краше в гроб кладут», – подумала Клара, а вслух сказала:
– Так посидите, и мне не так страшно будет.
– Ты что, привидений боишься? – спросил он.
– Не то чтобы я их боюсь, – ответила она, – но все равно жутко. И потом, может, и он здесь еще.
– Кто он? – не понял Порошенков.
– Ну, тот, кто ее убил.
Мирон как-то странно посмотрел на девушку и тяжело вздохнул.
– Нет его в доме, – заверил он, – полиция все сто раз осмотрела, в каждую щелочку заглянула.
– Оно так, конечно, – согласилась Клара, – но ведь может быть, что…
– Что? – безучастно спросил Мирон.
Клара хотела сказать, что Евгению мог убить кто-то из домашних.
Но она на это не решилась и пробормотала:
– Нет, ничего, это я так.
Мирон взял в руки стоявший на столе портрет Евгении, сел на диван и уставился на фото немигающим взглядом.
На Клару он больше не обращал никакого внимания, и она немного успокоилась, перестав вздрагивать. Все-таки теперь поблизости был живой человек, вдвоем было не так страшно.
* * *
За окном завывал ветер, казалось, что деревья жмутся друг к другу, и Мирославе было жаль их. Она отвернулась от окна и стала смотреть, как Морис подкладывает в камин новые поленья. Рядом с ним сидел Дон. Кот смотрел на огонь немигающим взглядом, его янтарные глаза из-за расширившихся зрачков казались черными, а черная шерсть в отсветах пламени искрилась и переливалась.
Шура молча пил горячий чай с яблочным пирогом.
Он только что приехал и никак не мог согреться, ему казалось, что промозглый ветер все еще пробирает его до костей.
Мирослава задвинула портьеры, отошла от окна, придвинула стул к Наполеонову и села рядом.
– «А вы, друзья, как ни садитесь, все в музыканты не годитесь», – пробубнил Шура с набитым ртом.
– Не бурчи, – сказала Мирослава и хлопнула его ладонью по колену, – лучше рассказывай.
– Что рассказывать?!
– Сам знаешь.
– Поесть не даст, – пожаловался Шура неизвестно кому.
– Вы выяснили местонахождение Верещака?
– Нет, как в воздухе растворился.
– Не мог он испариться, просто искали плохо.
– Поищи сама, – огрызнулся Наполеонов.
– И поищу, – заверила она.
– Зато мы провели обыск в квартире, которую снимал Адам.
Шура сделал паузу, наблюдая за выражением лица Мирославы. Но она оставалась бесстрастной.
Наполеонов вздохнул и продолжил:
– Изъяли обувь, сравнили со следом, оставленным на клумбе.
Он снова вздохнул:
– Конкретного предмета обуви, которым оставлен след, мы не обнаружили, но размер совпадает.
– В таком случае следы мог оставить и кто-то другой.
– Мог, но ни у кого из обитателей дома Бельтюкова нет подходящего размера. А в проникновение в дом постороннего лица лично мне не верится.
– Мне тоже, – согласилась Мирослава.
– И что мы имеем в итоге?
– Шура, мне кажется, что пока мы ничего не имеем. Надо искать Верещака.
Следователь пожал плечами:
– Ищем.
– Такими темпами вы до морковкиного заговенья искать будете.
Дон нервно постучал роскошным пушистым хвостом по ковру и запрыгнул на колени к хозяйке.
