По всему выходило, что основными наследниками становились Мирон Порошенков и Филипп Яковлевич Бельтюков.
Мирон был откровенно рад свалившимся на него деньгам. Но он вовсе не собирался вкладывать деньги в бизнес.
Он заявил родственникам, что теперь воздвигнет Евгении усыпальницу, столь же прекрасную, как Тадж-Махал.
– По-моему, парень сошел с ума, – печально вздохнула Вера.
– Не могу с тобой не согласиться, – тихо проговорил ее муж Василий Афанасьевич Артамонов.
Он-то как раз весь был погружен в проблемы бизнеса, который лишился старого хозяина и не обрел нового.
– Что же нам делать? – спросил Василий Афанасьевич Филиппа Яковлевича.
– Представления не имею, – ответил тот, – ты ведь знаешь, Вася, что я не бизнесмен и не юрист.
– Так надо советоваться с юристами, – решительно вклинилась Вера, – и нанять лучших.
Мужчины согласились с ней.
Инна стояла у окна веранды и смотрела в сад.
Ее тонкие пальцы задумчиво скользили по холодному стеклу.
Она вспоминала свой короткий, но бурный роман с Мироном.
Казалось, что он случился только вчера.
Она приехала к матери на каникулы и была искренне рада, что Евгения в этом году отдыхала за границей.
А Мирон остался в доме дяди.
В детстве у Инны были хорошие отношения с Порошенковым. Они вместе играли, занимались с одними и теми же учителями, ухаживали за собаками и даже устроили свою школу дрессировки.
Евгения собак не любила, говорила, что от них псиной пахнет. Мирон смеялся и при каждом удобном случае подшучивал над сестрой.
Инна была его молчаливой союзницей.
Но потом дети подросли, и их отношения изменились. Инна стала краснеть и замыкаться в присутствии друга детства. Ей казалось, что у нее не такие длинные ноги, как у Евгении, не такая тонкая талия, на лбу прыщи и на бедрах лишние килограммы.
Мама ее не понимала, говорила, что у нее просто-напросто переходный возраст, все пройдет.
А когда однажды услышала, как дочь рыдает в подушку, достала из шкафа книгу, открыла ее и придвинула ее Инне.
Это была сказка Андерсена «Гадкий утенок».
Поступок матери тогда возмутил Инну до глубины души, она кинула книгу на пол и закричала:
– Мама, я уже не ребенок! И не верю в сказки!
– Ну и напрасно, – спокойно сказала мать, подняла книгу и ушла.
А Инна плакала до тех пор, пока не осипла.
В результате мать оказалась права, и со временем Инна превратилась в хорошенькую девушку, на которую обращали внимание многие мужчины.
Но на мать она дулась еще долго, да и потом не могла простить ей, что та не нашла ласковых, утешающих слов, когда дочь так нуждалась в них.
Мирон тем летом, увидев похорошевшую Инну, удивленно присвистнул:
– А ты расцвела, мать!
Девушка покраснела от смущения и даже не обиделась на обращение, которое ей не понравилось.
Сам Мирон, как потом заметила Инна, был мрачен и большую часть дня метался по участку, как лев в клетке.
Девушка не догадывалась о том, что парень скучает по Евгении.
Инна старалась как можно чаще попадаться Мирону на глаза, при первой же возможности садилась поближе к нему, старалась предугадать и предупредить его желания.
Сначала он не замечал ее попыток привлечь его внимание, а потом все же догадался, в чем дело.
И, когда они остались наедине, долго рассматривал ее, а потом задумчиво произнес:
– Тебе никто не говорил, что ты похожа на Женьку?
Инна покачала головой. Ей действительно никто об этом не говорил. Да ей и не хотелось быть похожей на дочку миллиардера.
Но, следуя наитию, она не стала переубеждать Мирона, когда он взял ее лицо в руки и жарко зашептал:
– Да, да, ты очень на нее похожа! – И он ее поцеловал.
У Инны закружилась голова. Но тут рядом послышались чьи-то шаги, и Мирон быстро отпустил девушку.
В комнату вошла мать Инны. Она с подозрением посмотрела на дочь, которая раскраснелась и хватала ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды.
– Инна, что с тобой? – спросила Нерадько. – У тебя нет температуры?
– Нет, мама, – с трудом проговорила девушка, облизывая пересохшие губы.
– Серафима Оскаровна, – насмешливо проговорил Мирон, – на улице почти сорокаградусная жара, а вы задаете дочери такие странные вопросы, – и вышел в сад.
Серафима Оскаровна стала говорить что-то про кондиционеры, установленные в доме, но Мирон ее уже не слышал, а Инне было не до них.
Она пробормотала что-то невнятное и поспешила в свою комнату.
Нерадько недоуменно посмотрела вслед дочери, пожала плечами и принялась за дела, которых у домоправительницы огромного дома всегда непочатый край.
После ужина Инна сидела на скамейке и зачарованно смотрела, как день пятился к закату и следом за ним текли реки алой краски, по берегам которых скакали солнечные зайчики и скользили блики золотыми рыбками.
– Ах, если бы у меня была золотая рыбка, – невольно вырвалось у нее. – И если бы она согласилась выполнить только одно мое желание…
Порыв ветра набежал на траву и сбил с верхушки длинного стебля крохотную капельку влаги.
Инна зажмурила глаза и представила, что эта капелька и есть ее золотая рыбка. Она еще не успела прошептать свое желание, как кто-то подошел к ней сзади и положил руки на плечи.
Инна сразу догадалась, кто это…
И когда Мирон спросил приглушенным волнующим шепотом: «Скучаешь?» – она не смогла вымолвить ни слова в ответ.
Он тихо рассмеялся и сказал громче:
– Я вот тоже, как видишь, скучаю. А не начать ли нам скучать вместе?
– Что ты имеешь в виду?
– Да ничего особенного. – Он обошел скамейку вокруг и присел рядом с ней, взял ее безвольную руку и погладил послушные пальцы.
Инна замерла и боялась пошевелиться. Он притянул ее к себе и коснулся губами ее подбородка, потом поднялся выше и стал пробовать на вкус ее податливые губы. Вскоре она прочувствовала его язык в глубине своего рта. Руки Мирона бродили по всему ее телу, потом сжали сначала одну грудь, затем другую.
«Ох, – подумала она, почти теряя сознание, – кажется, это случится прямо сейчас, здесь, на скамейке».
Но через несколько мгновений он выпустил девушку из объятий, и она, покачнувшись, едва не упала.
Мирон придержал ее, наклонился к ее уху и прошептал:
– Инночка, нам ведь с тобой не нужны посторонние глаза, даже случайные, правда?
