Она покорно кивнула.
– Ну, вот и умница, – он ласково провел пальцами по ее щеке, – приходи сегодня ко мне.
– К тебе?
– Ко мне. Я бы пришел к тебе, но твоя мама, наверное, чутко спит и… может помешать нам.
Она снова кивнула.
– Так ты придешь? – спросил он более настойчиво.
– Приду, – прошептала она, моля судьбу только об одном: чтобы он не отрывался от нее и никуда не уходил.
Но он поднялся со скамьи и ушел, проговорив на прощанье:
– Так я жду тебя сегодня ночью около двенадцати часов. Дверь будет открыта.
Инна долго сидела в одиночестве, не находя в себе сил пошевелиться. Потом поднялась со скамьи и пошла в дом.
Матери она сказала, что ей нездоровится и поэтому она ляжет спать пораньше.
– Я тоже сегодня что-то притомилась, – ответила Серафима Оскаровна, – но даже не знаю, усну или буду всю ночь с боку на бок ворочаться.
– А ты выпей снотворное, – посоветовала ей дочь.
– И то дело, – согласилась Нерадько, – только будильник заведу.
Инна чутко прислушивалась к тому, как мать укладывается в своей комнате. Когда из-за двери донеслось мерное сопенье, Инна вернулась к себе и надела самое красивое платье, которое больше оголяло тело, чем скрывало его. Быстро выскользнула в коридор, добежала на цыпочках до лестницы, поднялась на второй этаж и вошла в квартиру Мирона. Дверь и правда была открыта. Девушка замедлилась на мгновение, не зная, нужно ли ее закрыть за собой. Решила все-таки закрыть, вернулась к двери.
И тут ее сзади обвили сильные мужские руки.
– Что ты так долго здесь возишься? – жарко прошептал Мирон, сминая руками ее груди.
– Я дверь хотела закрыть…
– Закрыла? – усмехнулся он.
– Не успела…
– Так закрывай, – его хриплый голос лишал ее сил.
– Не могу.
– Почему?
– Голова кружится.
Он засмеялся, сам закрыл дверь, потом подхватил Инну на руки и понес ее в спальню.
Но до кровати не дошел, опустил девушку на ковер, поднял подол тонкого платья, сдернул с Инны трусики и вошел в нее.
Она вскрикнула и выгнулась под ним всем телом.
– Извини, – прошептал он, энергично двигаясь в ней, – я так хочу тебя, что не могу сдерживаться.
Ей было немного обидно. Она совсем не так представляла их первую близость. Но она решила смириться, сделать вид, что все идет так, как надо, и просто закрыла глаза.
Через несколько минут он замычал, дернулся на ней и замер.
Она тоже не двигалась, с ужасом вспомнив, что он обошелся без презерватива.
После первого раза, приласкав ее небрежно на полу, Мирон перенес девушку на постель и, целуя, снял с нее всю одежду.
Его ласки стали нежными и неторопливыми, Инна успокоилась и расслабилась.
Она уже думала о другом: если она забеременеет, то это только к лучшему, тогда они с Мироном быстро поженятся.
Совершенно обессиленная и безумно счастливая, Инна уснула только перед самым рассветом.
Но Мирон не дал ей отоспаться, разбудил, велел принять душ, одеться и идти к себе.
Она хлопала глазами, как сова на свету, ничего не понимая.
– Ты же не хочешь, чтобы кто-то узнал, что мы провели ночь вместе?
– Почему? – спросила она наивно.
– Потому, что это не совсем прилично, – улыбнулся он с легкой иронией и погладил ее обнаженные груди.
– Но… – попыталась возразить она.
– Будь умницей, мы потом с тобой все обсудим. Договорились?
Она кивнула.
Мирон чмокнул ее в губы:
– Ну, беги в душ.
– А ты?
– Я – потом. Сейчас у нас нет времени. Солнышко вот-вот встанет, и дом проснется.
Инна была совсем не против того, чтобы проснувшиеся обитатели дома узнали, что она провела ночь в постели Мирона. Но спорить с ним она не решилась. По крайней мере, сейчас…
Следующей ночью она снова пришла к Мирону и была обрадована тем, что он ждал ее – дверь снова оказалась незапертой.
На этот раз Инна сама закрыла ее, прежде чем бросилась в его объятия.
И снова до самого утра сплетались их тела в ненасытной жажде наслаждения.
А через несколько дней Мирон попросил ее вечером выйти в сад. Заинтригованная девушка согласилась.
Мирон повел ее по едва заметной от разросшейся травы дорожке куда-то в глубину сада.
Травы цеплялись за подол ее платья, словно не хотели пускать.
Надо сказать, что буйный рост травы объяснялся вовсе не нерадивостью садовника – тот следовал настоятельной просьбе хозяина.
Миллиардер провел свое детство у бабушки в деревне, а трава там и на лугу, и в лесу росла так, как ей заблагорассудится.
Как ни странно, Валентину Гавриловичу эта природная дикость нравилась так же сильно, как маленькому Вале, который любил скрываться в травах, лежать там подолгу и мечтать о невозможном…
И что тут можно сказать, кроме банального – мечты сбываются?
К удивлению Инны, они оказались на лужайке, где не было ничего особенного – все та же трава и куст шиповника, роняющий нежно пахнущие лепестки.
Она уже хотела спросить его, зачем он ее сюда привел, как оказалась опрокинутой на траву. Мирон набросился на нее с пылом дикого зверя. Девушка испуганно закрыла глаза и не шевелилась, несмотря на то что лежать на сырой траве было неудобно.
Сначала он покрывал ее жгучими поцелуями и мял до боли тело, бормоча при этом что-то неразборчивое.
Инне показалось, что она пару раз услышала имя Женя, а потом «ведьма, ведьма проклятая».
Мирон начал вытворять с ней нечто совершенно невообразимое. Несколько раз она попыталась вырваться из его цепких рук, но это ей не удалось, его безумства лишь приняли еще более вычурный характер. Инна смирилась и просто терпела. Под конец, когда с Мирона не просто лился пот, а уже, кажется, падали хлопья пены, как со взмыленного жеребца, он упал рядом с ней в траву и выдохнул:
– Измучила ты меня, всю душу мою выжгла дотла…
Он умолк, и Инне показалось, что Мирон потерял сознание, но на самом деле он просто уснул, обессилев. Она прислушалась к его ровному дыханию и решила уйти в дом.
Натянув разорванное платье на истерзанное тело, покрытое липким потом любовника, она поспешила к себе.
Стараясь не разбудить мать, девушка вошла в душ и долго и тщательно намыливалась душистым мылом, а потом стояла под тугими струями и наслаждалась их обжигающим прикосновением.
