Она не знала, выходил ли к завтраку Мирон и в каком он был состоянии.
Сама она вышла из своей комнаты только к вечеру.
А с Мироном они встретились через день. Он больше не звал ее в сад, они продолжали встречаться в его комнате.
И каждое утро, собираясь уйти, Инна ждала, что он попросит ее остаться и предложит стать его женой.
Но Мирон не предлагал.
А потом приехала Евгения, и Инна увидела, как он обрадовался ей. Мирон ходил за сестрой по пятам, стараясь предугадать любое ее желание.
Сердце Инны обливалось кровью. Она не понимала, что случилось. Ей даже в голову не приходило, что Мирон может испытывать к Евгении какието иные чувства, кроме братских. Ведь они кровные родственники!
Однажды она подстерегла его в столовой и спросила:
– Что случилось?
– Ничего не случилось, – улыбнулся он, – просто все рано или поздно заканчивается, моя девочка.
– Что ты хочешь этим сказать?!
– Только то, что наши отношения закончились.
– Но так нельзя!
– Почему? – спросил он удивленно.
– Мы ведь любим друг друга!
Он тихо рассмеялся:
– Что за глупости.
Она приготовилась возразить, но он упреждающе поднял руку:
– Я понимаю тебя! Но, Инна, я никогда не говорил тебе о любви. Да и ты мне ничего такого не говорила. Нам было хорошо вместе, я тебе очень благодарен за все подаренные мне ночи. Но они прошли…
Он наклонился, клюнул ее в щеку и ушел.
Больше она не пыталась говорить с ним. Зачем? Ее унижение ничего не изменит. Тем более что он был прав! Она не любила его. Но очень хотела стать его женой и испытывала к нему сильное влечение. Девушка замкнулась в себе.
– Инна! – услышала она голос матери и повернулась.
– Мне нужно кое-что сказать тебе. – Нерадько сжала руки на груди и отвела глаза от дочери.
Такое поведение было настолько несвойственно ее решительной матери, что Инна растерялась и спросила:
– Что случилось, мама?
– Ничего особенного пока не случилось. Просто Вера сказала, что огласили завещание.
– Нам-то какое до этого дело? – спросила Инна.
– В нем написано, что две трети состояния отписаны Евгении, а треть – Мирону.
– Ну и что?!
– Жени нет.
– Мама, юристы найдут, кому отдать капитал Валентина Гавриловича.
– Глупенькая, – как-то странно улыбнулась мать, и в глазах ее показались слезы то ли умиления, то ли радости.
Серафима Оскаровна приблизилась к дочери и ласково погладила ее по голове.
– В том-то и дело, – проговорила она, – что ты, Инночка, – теперь единственная наследница Вали.
– Что ты такое говоришь? – Инна посмотрела на мать с удивлением и страхом. – Мама, ты здорова?
– Здорова, как никогда, – быстро проговорила Нерадько, – но пришло время для того, чтобы сказать тебе правду.
Взгляд широко открытых глаз Инны остановился на материнском лице.
– Инночка, прости меня, но твой отец не Артур Нерадько, а Валентин Бельтюков.
– Мама!
Где-то совсем рядом скрипнула дверь.
– Тихо, доченька, тихо, иди к себе. Я тоже скоро приду, только вот справлюсь с одним срочным делом. А ты иди.
Нерадько заспешила к двери, а Инна осталась стоять у окна. Она была настолько ошарашена услышанным от матери, что не могла прийти в себя.
Разве можно поверить в то, что теперь она – единственная законная наследница всего состояния миллиардера Бельтюкова?
«Нет, мама скорее всего заблуждается…»
И тут Инна почувствовала, как что-то сдавило ее шею. Она попыталась схватиться за удавку и ослабить ее, но пальцы ее скользили, воздуха не хватало, она сделала последний рывок, и свет померк перед ее глазами.
Глава 12
Мирослава сидела на диване в гостиной и читала книгу. Торшер уютно освещал страницы.
Дон лежал рядом с хозяйкой, вытянутые лапы кота касались ее колен.
Вошел Морис и присел рядом, стараясь не потревожить кота.
На колени Мирославы он положил распечатку информации, выуженной им из Интернета.
Волгина стала быстро читать, сменяя один лист другим.
– Это проливает свет на то, что вас интересует? – спросил Миндаугас.
Она кивнула:
– Помогает составить представление об интересующей меня особе.
– Слухи могут быть неточными или даже лживыми, – заметил он.
– Конечно, – согласилась Мирослава, – но на безрыбье – и рак рыба.
– Наверное, ее подруги могли бы более… – Он хотел сказать – объективно, но тотчас спохватился и нашел более подходящее слово: —…подробно рассказать о ней.
– Они и рассказали, – улыбнулась Мирослава.
И тут же спросила:
– Может, нам с тобой куда-нибудь поехать?
– Куда?
– В ресторан или в театр…
– Я бы хотел в музей.
– Поедем в музей.
– Когда?
– Да хоть завтра.
– У нас будет время?
– Угу. Я решила устроить себе выходной.
Волгина выполнила свое обещание, и после завтрака они поехали в музей. Морис выбрал Художественный.
Детектив задержалась перед входом в музей, чтобы еще раз прочитать высеченную на памятной доске надпись: «Есть одна священная война – это война трудящихся против эксплуататоров».
Да, прав Наполеонов, никуда не делась из их крови классовая ненависть, бурлившая в крови их дедов и прадедов.
Мирослава была в Художественном музее уже не раз, но не стала роптать, когда Миндаугас купил билеты на всю экспозицию, а это два этажа со множеством залов.
Они ходили по музею четыре с половиной часа, пока окончательно не выдохлись и не потеряли способность впитывать прекрасное…
– Остальное – в следующий раз, – проговорил сжалившийся над Мирославой Миндаугас.
– А ты еще полон сил? – усмехнулась она.
– Не то чтобы очень, но… – улыбнулся он в ответ.
После музея они посидели в «Старой кофейне», потом отправились бродить по набережной.
Серая Волга сонно шевелилась, накатывая пенные волны на песок.
На другом берегу виднелась полоска безлиственного леса, а дальше синели горы.
С реки дул холодный ветер, поэтому гулять было некомфортно, и они решили возвращаться.
